на груди, мгновенно уменьшился. Она слушала мои песни, мои слова… просто не могла слушать «Вишнёвую бомбу» до сих пор, и я не могу её винить.
— Мне это казалось правильным. Не так ли, рок-звезда?
— Да, — ответил я. — Так и было, но если позволишь объяснить…
— Нет. Убирайся.
— Слушай. Меня. — Повысил голос. — Я написал это, когда чувствовал себя злым, расстроенным и чертовски скучал по тебе!
— Скучал по мне? — Повторила она с резким смехом. — Интересно, по какой части меня ты скучал? О, кажется, знаю. Как там в тексте? «Бедра моей вишнёвой бомбы не дают мне спать по ночам, у неё задница, которая заставит плакать святого. Достаточно большая, чтобы я мог откусить кусочек», и это самые приятные слова в этой грёбаной песне! Ты и дальше стал описывать меня не иначе как тело, которое тебе хотелось трахать.
— Фрэнки…
— Не хочу ничего слышать, придурок! — Прорычала она. — Всё это время я желала тебе только лучшего, а ты выставлял свои воспоминания обо мне на всеобщее обозрение. Не могу поверить, что ты так поступил со мной, Риск. Просто не могу!
Казалось, что комната смыкается вокруг меня.
— Это единственная запись, где я когда — либо говорил о тебе в таком ключе, и это было только потому, что мне было больно. Бл*дь, Фрэнк, я написал это дерьмо, когда был не в себе. Я нюхал кокс и пил водку в тот вечер. Я даже не могу вспомнить, как написал эту х*йню.
Она отшатнулась, как только эти слова покинули мой рот.
— Глупый идиот, — прошипела она. — Ты убивал себя, глотая весь этот яд. Ты этого хочешь? Умереть? Чёртов торчок. Думаешь, что крутой, потому что знаменит? Ты всё ещё глупый мальчишка, которого я всегда знала, но он хотя бы не принимал наркотики!
Я уставился на неё и изо рта вырвался смешок, который удивил нас обоих.
— Это не смешно, придурок! — Она протянула руку и толкнула меня. — Это твоя жизнь, ты не можешь так рисковать ею. Понимаешь?
— Да, Фрэнки, я тебя слышу.
— Ты не выглядишь так, как будто слышишь. Что смешного?
— Ты. — Покачал головой. — Все твои сто пятьдесят сантиметров готовы надрать мне задницу, потому что сказал, что принимал наркотики.
С моей стороны было глупо радоваться тому, что она всё ещё заботится обо мне настолько, чтобы злиться из-за употребления наркотиков и алкоголя. Могла бы отмахнуться от этих фактов или полностью проигнорировать их, но в своей истинной манере Фрэнки Фултон обвинила меня в плохом поступке.
— Только глупые люди принимают это дерьмо. Не думала, что ты глупый. Или, по крайней мере, не настолько глупый.
— Фрэнк, почему ты только сейчас набросилась на меня из-за того, что я употреблял наркотики?
— Потому что я злюсь на тебя и сейчас могу выложить всё, что меня в тебе бесит!
— Хорошо, — потёр рот рукой. — Я понял. Буду молчать, пока ты будешь на меня наезжать.
Её глаза сузились до щёлочек.
— Не могу думать ни о чём другом.
Когда я засмеялся, маленькая злючка снова толкнула меня, но на этот раз не со злостью.
— Мне жаль, — повторил я и поднял руку к своему ожерелью. — Клянусь. Эта запись… мы больше не играем эту дерьмовую песню на сцене, и я содрогаюсь, когда слышу её по радио. Просто делаю вид, что её не существует.
— Правда?
— Правда. — Кивнул я. — Хотел бы никогда не писать и не петь её… И больше никогда не буду. Обещаю.
Фрэнки выдохнула.
— А проблемы с выпивкой и наркотиками? Раньше не упоминала об этом, потому что не хотела тебя расстраивать, но сейчас так зла, что мне все равно. Я больше не захочу быть в твоей жизни, если ты снова примешь этот яд. Клянусь, Риск.
— Я был трезв в течение шести месяцев, помнишь? У меня есть монета, чтобы доказать это.
Фрэнки уставилась на мою монету, затем перевела взгляд на меня.
— Оставайся трезвым и чистым и я буду в восторге.
— Я каждый день работаю над этим, Фрэнк.
Она кивнула, довольная ответом.
— Ты ведь не имела в виду то, что сказала?
— Что я сказала?
— О моём уходе из твоей жизни.
Она вздохнула, глубоко и протяжно.
— Нет, не имела, я просто была очень зла на тебя.
— Тогда возьми свои слова обратно, — попросил я. — Скажи, что хочешь, чтобы я присутствовал в твоей жизни.
Мне нужно было услышать это, что бы просто нормально дышать
— Беру свои слова обратно, — нахмурилась она. — Не это имела в виду. Конечно, я хочу, чтобы ты был в моей жизни, большой дурак.
Напряжение покинуло моё тело. Фрэнки протянула правую руку, чтобы опереться о столешницу, но тут же с шипением поднесла руку к лицу и тщательно осмотрела ладонь. Окровавленную ладонь.
— Что, чёрт возьми, произошло?
— Порезалась.
Произнесла она это так же непринуждённо, как пожелала бы «доброго утра».
Фрэнки повернулась, прошла в другой конец кухни и взяла аптечку из висящего на стене шкафчика. Ей явно было трудно расстегнуть молнию одной рукой. Я молча подошёл и отобрал сумку с медикаментами. С ворчанием она повернулась ко мне лицом и вздохнула. Зная, что ей не выиграть эту битву со мной, даже не стала спорить.
Пока доставал необходимые предметы и раскладывал их на прилавке, уголком глаза заметил, что она прижала повреждённую руку к груди. Молча, протянул руку и когда она не дала мне свою, закатил глаза. Повернул голову к ней стал ждать. Медленно Фрэнки поднесла свою дрожащую, израненную руку к моей. Когда мои пальцы коснулись тыльной стороны её ладони, она вздрогнула. Я взял её за запястье и перевернул, чтобы видеть ладонь.
— Просто приложи марлю и забинтуй. Это всего лишь небольшой порез, кровь скоро перестанет идти.
Не глядя на неё, сказал:
— В нём грязь.
Порез был не глубокий, но широкий и чуть больше дюйма в длину. Я знал, что ей больно, хотелось быстро забинтовать руку, но сначала необходимо было её очистить.
— Я могу просто промыть руку под краном, — поспешно предложила она. — Это очистит всю грязь.
Она была напугана, что меня не удивило; у неё никогда не было высокого болевого порога.
— Или ты можешь быть большой девочкой и позволить мне очистить рану. Чтобы не пришлось потом ампутировать руку из-за инфекции, потому что ты была слишком труслива, чтобы позволить мне сделать обработать рану, как надо.
Она пискнула.
— Ты маленький идиот, надеюсь, ты знаешь это.
Я постарался не улыбнуться.
— Можно, пожалуйста, промыть вам рану?
— О, продолжай! И побыстрее!
Я взял маленькую бутылочку с антисептиком,
