это самый настоящий конец.
Его настойчивые губы перемещаются на скулы, а после на шею. Он проводит носом от мочки уха до острой ключицы, глубоко вдыхая запах Гермионы. Этот тяжёлый, вкусный аромат, кажется, навсегда отпечатается в его памяти.
Грейнджер стонет, плавно двигая бёдрами. Щелчок пальцами — и рубашка растворяется в воздухе, позволяя Гермионе быстрее добраться до его горячей кожи. Драко же сминает её шёлковую блузу, стягивая через голову. Их движения плавные, полные нежности.
Они раздевают друг друга медленно, наслаждаясь каждым миллиметром тел. Длинные поцелуи, жаркие прикосновения. Он входит сразу на всю длину, не сводя глаз с Гермионы. Гладит её по щеке, оставляет короткие поцелуи на губах, носу, щеках.
А после замирает, впиваясь цепким взглядом серых радужек.
— Я не хочу тебя терять, Гермиона, — срывается шёпотом с его губ.
И Грейнджер скулит. Сжимает крепко челюсти, чтобы звук не сумел просочиться наружу. Это бьёт больнее розги. Режет искуснее самого острого ножа. Бьёт прямо в сердце.
Драко засыпает практически сразу, насладившись друг другом сполна. Гермиона понимает это, когда его дыхание выравнивается, становится тихим и глубоким.
Он лежит, уткнувшись носом ей в шею. Щекочет. В то время как на глазах Гермионы выступали горячие слёзы, стекая по щекам тонкими дорожками.
— Ты уже… — она говорит это одними губами, боясь, что это действительно прозвучит вслух.
Холодные подушечки пальцев еле касаются мокрых щёк в попытках убрать скатывающиеся слёзы.
— Ты уже меня теряешь, Драко, — на выдохе прошептала Гермиона, растирая пальцами чёрную жижу, стекающую из её глаз.
***Tomorrow We Fight — Tommee Profitt
Больнее всего, наверное, произносить вслух то, что до недавних пор вызывало дикий страх в мыслях. Больно оттого, что слова эти резали правдой. Истиной. Неизбежностью.
Больно оттого, что, произнеся их, назад дороги уже не будет. Она сотрётся, как страх, который ещё мгновенье назад заставлял лишь шептать недопризнания и засыхать от собственной беспомощности. Но какое же необходимо мужество, чтобы принять эту правду, посмотреть ей в глаза и произнести это, вплести красной лентой в линию своей Судьбы.
Красная лента в жизни Гермионы Грейнджер была красной не от того, что несла в себе жизнь, а от того, что пропитана кровью её страданий. Кровью её признаний. Кровью правды, которую несколько секунд назад она, вопреки всему произошедшему накануне, приняла, обречённо опустив глаза в пол.
Холодные дорожки чёрных, как нефть, слёз застыли на щеках, напоминая о сущности, от которой спасения нет. И не будет. Никогда.
— Слаба? Нет, ты не слаба, Гермиона-а-а, — Тьма говорила из тёмного зеркала точно так, как этого хотела Грейнджер. — Ты практически мертва.
Когда страх затмевает любые здоровые мысли, в голову приходят самые больные идеи и совершаются самые безумные поступки. Так поступила Гермиона, когда маленькими тихими шагами она добралась до ванной, накладывая самое сильное Заглушающее, на которое только была способна. Холодный пол, тёмное зеркало и лишь одно признание.
Она прислонилась лбом к холодному зеркалу и выпустила зверя, живущего внутри, требуя дать ответы на вопросы, которые давно были озвучены про себя. Тьма это знала и лишь послушно ждала, скалясь и рыча от предвкушения.
Она появилась моментально, впрыскивая чёрную жижу в вены и артерии, заражая каждую клетку. Глаза напротив налились смолой, а Гермиона смотрела сквозь серебро, потеряв чувствительность во всём теле. Так случается, когда, задавая вопрос о жизни, ты знаешь наперёд, что ответ получишь от самой Смерти.
— Тебе ничего не поможет, никакой свет не избавит тебя от меня, — Тьма говорит медленно, беспристрастно. Лишь иногда дёргая уголком чёрного рта. — Мы одно целое, и уже абсолютно неважно, что ты решишь. Ты убила себя сама, Гермиона, позволяя мне полностью завладеть тобой.
— Что… что будет потом? С тобой? — Грейнджер подняла глаза, встречаясь с угольным мраком в отражении.
— Мной? — Тьма вдруг захохотала. — Нет никакой меня, я — это ты, а ты — это я, Гермиона! — Тьма орёт, — мы одно целое!!! Для тебя не существует спасения! Ведь как, — крик был настолько громким, что зеркало треснуло в углу, — как можно спастись от себя самой? — зловещий хохот громыхал, ударяясь о барабанные перепонки побелевшей Грейнджер. Он всё рос и рос, наполняя собой ванную комнату, дом, город, планету. Поглощал в свой больной мрак.
— Как…
Больнее всего произносить вслух то, что до недавних пор вызывало страх в мыслях.
— Я…это я… я сама…
— Эврика! Мы, Гермиона Грейнджер, твои душа и тело. Мы практически мертвы. И ничто, слышишь, ничто не спасёт нас! — шипение было острым, болезненным. — И чем больше ты сопротивляешься, тем быстрее и болезненней умираешь. Твоё тело уже сдалось, Гермиона. Да ты посмотри на себя.
Тьма скалилась, рассматривая Гермиону с ног до головы. Она источала лишь жестокость. Мерзость. Правду.
— Какая же ты жалкая, — последнее слово вылилось вместе с густой смолой.
Гермиона закричала, впечатывая кулак в зеркало. Осколки посыпались вместе со всеми надеждами, что зарождались в ней маленькими ростками так долго. Возрождённый цветок в тесном маленьком кабинете теперь кажется не победой, а лишь насмешкой Судьбы.
Она не справится. Это иллюзия. Иллюзия выбора. Иллюзия надежды. Иллюзия жизни.
Гермиона Грейнджер умерла ещё тогда, в марте девяносто восьмого года. Но, пуская черноту в свою душу, они лишь отсрочила дату своей физической смерти.
Рыдания были громче злобного хохота, наполняющего пространство минутами ранее, в тысячи раз. Так умирала душа, так гас огонь в глазах, так заканчивалась борьба. Победителя Гермиона выбрала сама. Он битыми осколками лежал у её окровавленных ног.
Комментарий к Глава 14
мне было больно
Глава 15
Комментарий к Глава 15
Это последняя глава. Впереди остался только эпилог с ответами на вопросы, которые, я уверена, останутся.
Мне хотелось родить эту главу поскорее, чтобы ещё не остыли воспоминания о прошлой. Очень рекомендую читать с музыкой. Приятного аппетита!
Плотные шторы были слегка приоткрыты, пуская в комнату настырные лучи яркого декабрьского солнца. В комнате было тихо. Лишь размеренное дыхание и шелест простыней. Боль прошла. Страх ушёл. Он попросту закончился, ведь невозможно бояться вечно. Рано или поздно наступает стадия принятия. Это момент, когда хочется вдохнуть свежий воздух полной грудью, когда хочется улыбаться и шутить невпопад. Когда невыносимо мало прикосновений. Когда любимый свитер уже не так колется, а любимая пара туфель не такая уж и неудобная. Это момент, когда есть возможность передумать. Заново поверить в то, что надежда всё ещё есть. Но горечь ночного осознания всё ещё стояла комом в горле, мешая сделать глубокий вдох или поверить в то, что свитер
