коммунистической деятельностью, а если что и случалось, то только в ранней молодости, сейчас же они стали серьезными и добронамеренными гражданами. Самое тяжелое положение было у Добри. У него не было ни адвоката, ни свидетелей.
Назначенные судом защитники только и делали, что подчеркивали, будто Добри использовал наивность их подзащитных, чтобы вовлечь в опасную антигосударственную деятельность. Я хорошо понимала, что Добри надежно защищен Мургашем и товарищами, и все-таки мне было страшно за него.
Наконец наступила роковая минута чтения приговора. Рассыльный открыл дверь совещательной комнаты и во весь голос крикнул:
— Встать!
Зал замер. Председатель долго перебирал бумаги в нанке, затем поднял голову и, не глядя в протокол, заговорил:
— Софийский военно-полевой суд в составе… рассмотрев во имя его величества царя…
Закончив вступительную часть, он, так же не глядя в папку, произнес:
— Добри Маринов Добрев Джуров приговаривается к смертной казни через повешение и покрытию судебных издержек в сумме…
Это был единственный смертный приговор. Близкие подсудимых торопились сказать своим несколько слов, прежде чем их отведут в тюрьму. Я стояла совсем одна. Потом медленно пошла к выходу. Прошла через ворота, машинально подав часовому пропуск. Затем отправилась по бульвару Черный верх. Шла я посредине улицы. Мне не хватало воздуха, я едва переводила дыхание. Вдруг позади послышались торопливые шаги. Кто-то догонял меня.
Кто же это мог быть? Что еще им надо от меня?
Я продолжала идти не оборачиваясь и не уменьшая шага, словно отсрочка в несколько секунд принесла бы мне облегчение.
Шаги гулко отдавались в моих ушах. Все ближе и ближе. За мной уже слышалось тяжелое дыхание запыхавшегося человека, я уже хотела обернуться, чтобы взглянуть в глаза неизвестной опасности, когда послышался приглушенный шепот:
— Иди не оглядываясь. Твое положение очень серьезно. Тебя не посадили на скамью подсудимых только потому, что ты на последних днях беременности. Но могут арестовать и выслать. Скорее прими меры…
Шаги стали удаляться, затихать, но я узнала голос говорившего. Это был Никола Цачев.
Удары следовали один за другим. Что же теперь делать? Я почувствовала, что мне плохо, что я теряю сознание и вот-вот упаду на землю, но, собрав последние силы, продолжала идти.
В дверях меня встретила мама. В ее глазах блеснула смутная, далекая надежда:
— Ну как?
— К смерти…
Обессилев, я оперлась на дверь, и мать повела меня к постели.
— Ты не бойся. Он ведь далеко, и у них руки коротки, чтобы поймать его.
Милая мама! Она сумела найти для меня слова утешения. На следующий день родилась наша Аксиния.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
Первую винтовку мы принесли из Софии. Митре взял ее в руки, долго гладил, как ребенка, затем нахмурил брови:
— Это на пять-то человек!
— У отца Коле есть одна, — заметил Тошко (он получил партизанскую кличку Стефчо).
— Какого Коле?
— Одного моего друга из Чурека.
— Тогда иди за ней, — коротко распорядился Цветан.
В Чурек пошли втроем. Мы с бай Стояном должны были назваться гостями Тошко. Еще никто не знал, что он ушел к партизанам. Не знала об этом и его мать, встретившая нас сердечно и сразу же усадившая за стол. Больше всего в этом доме мне понравилась печеная тыква — сладкая, чуть подгоревшая с краев.
Тошко несколько раз выходил из дому и наконец принес ответ отца Коле:
— Просит за нее восемьсот левов.
Мы переглянулись. Таких денег у нас не было, да, если бы и были, нам не хотелось платить такую большую сумму.
— Бери винтовку, — решил я. — Обещай ему деньги, потом будет видно, что делать.
Итак, у нас стало две винтовки. А отряд увеличился еще на одного человека. Пришел Калин, так же, как и я, приговоренный царским судом к смерти. Землемер по профессии, художник и поэт по призванию, он мечтал стать архитектором. Калин часами мог смотреть на вечерний закат, заслушивался пением птиц и любил вслух мечтать о чудесных зданиях, которые он когда-нибудь будет проектировать и строить.
2
Нас уже девять. Из Локорского партийного комитета к нам прислали еще одного товарища. А вот бай Стояну после Бакьово не повезло. Не прошло и месяца после его прихода в горы, как он был арестован и после короткого следствия посажен в скопскую тюрьму. Увиделись мы с ним только после 9 сентября.
Из Бакьово пришли к нам еще два партизана — Евденко и Николай. Цветан ходил в это село, чтобы связаться с военным центром, а вернулся с новыми людьми, взрывчаткой, капсюлями и инструментом для диверсионной работы на железной дороге.
В этот же вечер мы провели в нашей еще не совсем отстроенной землянке партийное собрание. Цветан передал указание центра о назначении его командиром отряда, Митре — заместителем, а меня — комиссаром. Собрание выбрало меня и партийным секретарем, а также приняло решение, закончив оборудование землянки, собрать продукты на всю зиму. Девять человек — это уже целый отряд, и одним ранцем продуктов, собранных у родных и знакомых, не прокормишься.
Работа спорится, когда работает восемнадцать рук. Вскоре землянка была полностью закончена. В одном углу ее мы устроили склад. Там уже было триста килограммов кукурузной муки, шестьсот килограммов картошки, капуста, тыква, лук, морковь — все, чем могли нас снабдить ботунские и чепинские огороды.
Овощи мы собирали по возможности на огородах, удаленных от земель буховчан, где находилась наша землянка. Правда, носить их было тяжело, но зато, если бы крестьяне и заметили пропажу, никому в голову не пришло бы обвинить нас.
3
Беда никогда не приходит одна. Сначала исчез бай Стоян. Затем полиция обнаружила землянку в Диком лесу — пропали все запасы, собранные с таким трудом.
Мы редко находились в землянке. В эти месяцы нашей главной задачей была организация в селах партийных и ремсистских групп и создание надежной сети помощников.
В то время нашими главными опорными пунктами служили Ботунец, Столник и Чурек — родные места Цветана, Митре и Стефчо. Надо было также постоянно искать новых людей, квартиры, села. Нас было девять человек, но мы надеялись, что в самом скором времени численность отряда вырастет до сорока — пятидесяти человек.
Как-то в ноябре у одного буховчанина пропала корова. Он отправился в горы искать ее и принялся заглядывать в каждую ложбинку, в самую лесную чащобу. И вдруг в сотне метров перед собой у реки увидел двух незнакомцев, вооруженных пистолетами и ножами. Оторопел наш земляк, присел, чтобы его не заметили, забыл и о корове. Вернувшись домой, стал размышлять: «Кто же все-таки эти люди? Может, контрабандисты… Они-то, видно, и поймали корову и зарезали
