приходившую в голову, в которой участвовала Ричардсон. Выходило не слишком хорошо, но Ольсен старался. Те странные чувства и ощущения, что вызывала в нём Эрика, пугали настолько, что Йоханесс терялся и путался каждый раз, когда вспоминал её красивое лицо. Он свято верил в то, что был сильнее одолевающих душу сомнений и привязанностей, вполне мог справиться со всем этим безумием в одиночку. Нужно было только успокоиться и переключиться на что-нибудь другое.
На яичницу, например. Он выключил старенькую плиту и соскрёб лопаткой нечто, называющееся завтраком, на тарелку. В целом, выглядело не дурно, если не присматриваться. Бекон, помидоры — что там ещё нужно вообще? С готовкой у Йенса было не очень хорошо, но, разумеется, некоторые самые элементарные вещи он был в состоянии создать. Гораздо больше в этом разбирался Оливер, которому и приходилось готовить, так как отец с работы возвращался гораздо позже.
— Чем пахнет? — раздался недоумённый голос сына, который, видимо, появился на кухне в тот момент, когда Йенс отвлёкся на лицезрение своего кулинарного шедевра.
— Глазуньей, блин, твоей, — проворчал мужчина, поворачиваясь в сторону растрёпанного недавно проснувшегося Оливера. — Вернее тем, что должно было называться глазуньей, — он снова перевёл взгляд, полный критики, на тарелку. — Короче, ешь.
— Зачем ты приготовил яичницу? — спустя время растерянно спросил Оливер.
— Оливер, что за тупые вопросы? — вспыхнул Йоханесс. — Ешь, я тебе говорю. Чайник закипел.
Мальчик несколько раз недоумённо хлопнул большими глазами, а затем всё же подошёл к плите, взял кружку и налил в неё чай, после чего сел за кухонный стол и принялся жевать то, что называлось яичницей. Йоханесс пристально наблюдал за каждым его движением, искренне надеясь хотя бы на то, что сын не подавится скорлупой. Получится очень… по-дурацки.
— Спасибо, — тихо пробормотал Оливер. Его лицо всё ещё не скривилось от отвращения. — Ты так пытаешься извиниться? — спустя небольшую паузу неуверенно и очень робко спросил мальчик, подняв глаза на отца.
Йоханесс взмахнул руками, от возмущения чуть не задохнувшись воздухом. Ему не за что было извиняться! Что вообще за мысли посещали эту растрёпанную вечно лохматую голову? Неужели он не мог просто приготовит своему единственному сыну завтрак перед тем, как тот отправится в школу вгрызаться в твёрдый гранит наук?
Ольсен тяжело вздохнул. Ладно, он правда в последнее время чувствовал себя особенно херовым отцом. Торчал на работе целыми днями, потом ночами ещё сматывался, о чём сын даже не догадывался. Йоханесс очень переживал из-за того, во что их жизнь может превратиться в скором времени, в груди расцветало плохое предчувствие. И Ольсен просто хотел, чтобы этот мальчишка помнил, что в случае чего у него рядом всегда будет отец. Да, самый кошмарный на свете, самый сухой, чёрствый, озлобленный и так далее по списку, но, глядя на Оливера, Йенс ощущал только одно — желание заботиться, желание уберечь мальчика от всего дурного и плохого, чего в мире было полным-полно.
Свою разрушительную связь он тоже считал чем-то крайне опасным. Честно говоря, Йоханессу было плевать, что подумает Гловер или Эльфрида, если узнают про Эрику, но вот разочарование или страх в глазах Оливера он бы пережить не смог. Да, Ольсен натворил глупостей, связавшись с мафией, но, быть может, хотя бы этого непутёвого мальчишку получится уберечь? Однако вместо того, чтобы заботиться и поддерживать, Йенс в их последний разговор нагрубил сыну. Было совестно.
— За что это мне, интересно, нужно извиняться перед тобой? — фыркнул Йоханесс. — С чего ты вообще решил, что я пытаюсь перед тобой извиниться?
— Ты всегда пытаешься приготовить глазунью, когда хочешь извиниться, — робко произносит Оливер. — И у тебя никогда не получается. Но ты старался! Я это ценю, правда, пап. Ты тоже… меня прости…
— Неужели я настолько очевидный? — вздохнул мужчина.
— Просто за шестнадцать лет я успел тебя немного узнать, — тихо хихикнул Оливер.
— Немного узнать он успел, — фыркает Йенс, после чего с нежностью треплет мальчика по волосам, запутывая его волосы ещё сильнее. — Ну эта яичница хоть немного-то съедобная?
— Немного да, — смеётся Расмуссен в ответ.
Йоханесс театрально фыркает, делая вид, что ответ на заданный вопрос его совершенно не удовлетворил, но потом расплывается в широкой улыбке, глядя на солнечные лучики в глазах сына. Как же ему не хочется рушить эту шаткую идиллию, воцарившуюся в этом самом отвратительном доме на самой отвратительной улице.
•••
Keane — Somewhere Only We Know
В кинотеатре последним сеансом показывали романтический фильм «Ещё раз про любовь», отчего и самому Ольсену хотелось долго размышлять и говорить именно о любви. Наверное, именно по этой причине он вспомнил одну коварную демонессу.
Осознавать свои чувства было невыносимо тяжело, и Йенс отмахивался от незваных мыслей, как от навязчивых жужжащих мух. Пытался концентрироваться на плёнке, на фильме, на проверке аппаратуры, но в женщине, улыбающейся своему мужчине на экране, в дамочке, что, сидя на кресле кинотеатра, легла на плечо своего спутника, Ольсен видел одну её — одну единственную. Зависть сжигала изнутри, и Йоханесс прямо сейчас возненавидел место работы ещё сильнее. Ни для кого не было секретом, что сюда часто ходили на свидания, особенно по вечерам, и вид влюблённых парочек иногда вызывал у Йенса сухую зависть, ведь бескрайнее одиночество нельзя залить алкоголем или растворить в бесконечных рабочих днях. Однако сейчас зависть была куда сильнее, Ольсен взглядом, полным омерзения, испепелял юных девушку и парня, что целовались, не замечая никого вокруг.
Эрика весьма чётко обозначила, что её в отношениях с Йоханессом интересует исключительно секс. Даже если не учитывать тот факт, что женщина была замужем, потому что, кажется, её саму это не сильно волновало, оставалось ещё несколько других крайне щепетильных моментов. Например, тот, что Ричардсон знать о Йенсе ничего не хотела лишнего, он был совершенно ей не интересен. Смотрела пустым взглядом, выделяла в своём плотном графике лишь считанные секунды.
Ольсен посчитал, что в данной ситуации он был победителем. В конце концов, его всегда привлекали именно такие отношения — без обязательств. Но почему тогда сейчас он чувствовал себя проигравшим? Как вообще это произошло, почему разлука казалась бесконечной и мучительной, почему постоянно возвращался разумом в то время, когда целовались на заброшенном заводе, почему постоянно представлял, как Эрика сидит рядом со своим мужем, и хотел убиться головой о стену?
Ричардсон его пугала, Йенс чувствовал в ней опасность и полную неопределенность, она могла его растерзать, уничтожить, стереть с лица. Эрика казалась человеком непредсказуемым, холодным и отстранённым, интересующимся исключительно своей работой. Ольсен про себя постоянно проговаривал, что женщина, если захочет, убьет не только его,
