По крайней мере, мы ни разу не встречались. Меня зовут Эмма Хоган.
Я собираюсь пуститься в дальнейшие объяснения касательно своей персоны, однако мой собеседник уже отзывается:
— Та самая Эмма Хоган, что работает в «Дейли стандарт»?
— Да, это я.
— Что ж, в таком случае приятно наконец-то поговорить с вами. За многие годы я слышал о вас много хорошего.
— О, правда?
— Только не надо удивляться. Вы блестящая журналистка, Эмма. Эрик Бертлз всегда очень высоко о вас отзывался.
Ох, давненько я не слышала похвалы в свой адрес! Рада, что Теренс Браун не видит моих вспыхнувших щек, но вот Клементу все прекрасно видно, и я отворачиваюсь.
— Спасибо, мистер Браун.
— Терри.
— Спасибо, Терри.
— Жаль, что мы не встретились на похоронах Эрика.
— Так вы были на них?
— Конечно. Мы с Эриком дружили много лет, и одно время даже работали в одной редакции.
— Он неоднократно вас вспоминал.
— Да уж, выпадали нам с ним славные денечки. Он, часом, не рассказывал о нашем уик-энде в Восточном Берлине, сразу после падения Стены?
— Хм, возможно. У Эрика была уйма всяческих историй.
— Нисколько не сомневаюсь. Он был хорошим человеком, Эмма, и чертовски классным журналистом. Мир без него стал беднее.
— Полностью с вами согласна, Терри.
Мне кажется уместным немного помолчать, и мой собеседник явственно испытывает схожие чувства. Внезапно он выходит из задумчивости.
— Он вам говорил?
— Простите? О чем говорил?
— Он просил меня замолвить за вас словечко, когда вы подавали заявление в «Дейли стандарт».
— Хм, нет. Не говорил.
— Вообще-то, он взял с меня обещание не распространяться о данном эпизоде, но, полагаю, теперь это не имеет значения.
— Значит, вы помогли мне получить эту работу?
— Я был обязан Эрику, и, Эмма, если быть до конца откровенным, он считал вас своей протеже. Так что с моей стороны это было не такой уж и великой услугой, с учетом того уважения, что он питал к вашему таланту. Для меня рекомендация от Эрика Бертлза значила куда больше любой официальной характеристики.
Похоже, я случайно выявила члена правления, который годами ограждал меня от нападок Дэймона.
— Так это вы, да? — спрашиваю я.
— Я?
— Вы все эти годы защищали меня, когда у меня возникали конфликты с руководством?
— Как я уже сказал, я обязан Эрику. Только, пожалуйста, не думайте, что я поступал так из милости. Я глубоко уважаю ваш труд и все еще верю, что люди вроде вас необходимы современной журналистике.
— Люди вроде меня?
— Настоящие репортеры старой школы. Те, кто в случае необходимости не побоятся замарать руки.
— Спасибо вам, Терри, за все. Увы, звоню я вам как раз потому, что, боюсь, руки я замарала чересчур сильно.
— О, что произошло?
— До вас еще не дошли новости о моем отстранении?
— Не то чтобы мне до мелочей известно о происходящем в «Дейли стандарт», но кое-какие слухи до меня доходили, да.
— Заранее извиняюсь, что спрашиваю, но было ли мое отстранение санкционировано правлением?
— Полагаю, да, — со вздохом отвечает Терри.
«Мать твою!»
— О!
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, Эмма, но, кажется, вы вопреки запрету контактировали с неким бывшим политиком, известным своим сутяжничеством?
— Все было совсем не так! — возмущаюсь я. — Я позвонила ему через целых полгода после запрета, и мой интерес к нему совершенно не был связан с его деятельностью!
— Я вас понял, но… Погодите-ка… Вы поэтому и звоните, узнать, могу ли я отменить ваше отстранение? В таком случае, боюсь, ничем не могу помочь.
— Терри, я звоню вовсе не по этой причине. Я просто хотела выяснить, кто стоит за решением.
— Этого я не могу вам сказать, потому что не знаю.
— Но решение точно принято на уровне правления?
— Почти наверняка. В случае обвинения сотрудника в грубом нарушении дисциплины решение о прекращении трудовых отношений обязательно утверждается советом директоров, просто на случай возникновения в будущем правовых споров. Не мне вам рассказывать об обстановке в редакции: люди ежедневно выходят из себя, сгоряча наговаривают всякого, и мы не можем позволить руководству увольнять работников всего лишь из-за ссоры.
— Хорошо, пусть так. Но вот чего я не понимаю, Терри, так это почему кому-то вообще понадобилось расследовать мою деятельность.
— Послушайте, Эмма, — снова вздыхает Браун, — «как» и «почему» уже второстепенны. Я прекрасно понимаю, что все это представляется вам несправедливым, однако на законных основаниях вы навряд ли что сможете поделать. Если хотите моего совета, я бы на вашем месте подал заявление об уходе до того, как отстранение вступит в стадию увольнения. По крайней мере, не испортите свой послужной список.
Пилюля и вправду горькая, однако Терри хотя бы предложил способ немного ее подсластить.
— Спасибо за совет, Терри. По правде говоря, как раз сегодня вечером у меня назначена встреча насчет одной вакансии, так что, возможно, я соскочу с поезда еще до того, как меня столкнут.
— Не за что, Эмма, и надеюсь, встреча завершится успешно.
Я уже собираюсь завершать разговор, однако это не входит в намерения моего собеседника:
— И еще, Эмма, могу я поинтересоваться: стоило оно того?
— Что стоило?
— Звонить тому типу, Уильяму Хаксли. Чего-нибудь добились?
— В некотором смысле, хотя и не в том, в каком я ожидала.
— И что-то наклевывается?
— Вполне возможно. Сомневаюсь, что мне удастся опубликовать это в «Дейли стандарт», но либо у меня на руках сенсация столетия, либо моя журналистская карьера вот-вот самоликвидируется.
— И что же более вероятно?
— Хороший вопрос. Но вам ли не знать, что без веских доказательств любой материал — всего лишь байка. У меня есть одна улика, которая могла бы стать настоящей бомбой, вот только без запала толку от нее мало. А с запалом как раз серьезные проблемы. И все же я по-прежнему полна решимости.
— Что ж, желаю вам удачи в вашем расследовании.
— Спасибо.
— Если вам понадобится рекомендация, пожалуйста, не стесняйтесь мне звонить. Друзья Эрика — мои друзья.
— Весьма признательна.
Мы прощаемся.
— Ну? — тут же набрасывается Клемент.
— Не совсем то, что я надеялась услышать. Оказывается, тот, кто уволил меня, — наш главный подозреваемый — всего лишь действовал по указанию сверху.
— Хреново.
— На самом деле все еще хуже. Из трех потенциальных кандидатур на роль соучастника Тима один находится в продолжительном отпуске по уходу за неизлечимо больной женой, а второй — канадец, перебравшийся в Великобританию уже после роспуска «Клоуторна».
— Ну а третий?
— Как раз с ним-то я сейчас и говорила. Оказывается, он и был моим поклонником в правлении, да еще другом моего старого наставника.
— Значит, мы понятия не имеем, кто настучал Таллиману?
