Книга Заря цвета пепла - Владимир Свержин

Если вы любуетесь радугой, то солнце позади вас.

Из наставлений жрецов Ра

Охотничий рожок, заменявший мятежникам сигнальную трубу, протяжно выпевал атаку.

— Ядрен батон, какого ж черта?! — Лис повернул легконогую буланую лошадку и, пригнувшись к холке, погнал ее навстречу вандейскому генералу. — Куда ж ты прешь?! — орал Сергей, но Кадуалю было не до него.

В бою этот неторопливый человек преображался, становясь несокрушимым рыцарем, неистовым Роландом, воспетым в древних балладах. Его нельзя было назвать хорошим фехтовальщиком, однако быстрые и чудовищно сильные удары валили кирасиров, пытавшихся загородить ему путь. Некоторых — даже вместе с лошадьми.

— Ты чего вытворяешь?! — Лис бросился наперерез гиганту. Вмиг палаш Кадуаля мелькнул у него над головой, заставив д’Орбиньяка свеситься в сторону. — Очумел, что ли?!

Сергей нажал спусковой крючок, выстрел грянул у самого уха арденского жеребца. Массивный конь взвился на дыбы с негодующим ржанием и помчал галопом, не слушая шпор и узды, куда глядели его глаза.

Рейнар повернул лошадку и погнал ему вслед.

— Генерал, какого черта вас принесло?! Я здесь корячусь, миссию выполняю, а вы мне всю кашу перепортили!

— Месье…

— Да уж, не мадам!

Сергей и Кадуаль мчались бок о бок, быстрая скаковая лошадка под седлом лейтенанта эскадрона гидов была резвей арденца, но тот мчал в панике, легко пробуждающей второе, а заодно и третье дыхание.

— Они убили Лантенака! — наконец, узнав недавнего знакомца, через плечо кинул Кадуаль.

— Каким образом? Вы что же, поперлись к Бресту?!

— Лорд Габерлин заверил, что там безопасно!

— Но вас же предупреждали!

— Маркиз решил, что стоит рискнуть.

— Дорисковался.

— Это была достойная смерть! Он погиб в бою, как и подобает настоящему воину.

— Но не полководцу! — прокричал Лис. — Уводи людей, Кадуаль, возвращайтесь на болота! Кто-нибудь из нас даст знать, когда потребуются активные действия.

— Но по какому праву?

— Сейчас не время размахивать мандатами. У нас есть право! Где лорд? Тоже убит?

— Нет, он в плену.

— Час от часу не легче! Все, давай гони и скомандуй отступление!

Лис натянул поводья, сдерживая коня. Он не мог видеть, что происходит в этот момент близ дороги, а если бы мог, то не стал бы напоминать вандейскому генералу о его маленький армии. Верные партизанской тактике, шуаны незамедлительно бросились врассыпную, как только увидели, что их командир спасается бегством. Впрочем, их маневр вовсе не походил на паническое отступление: каждый стрелок, каждый всадник знал, где и когда собраться, куда идти дальше.

Когда Лис поворотил лошадку, то обнаружил трех всадников с белыми кокардами, летящих вслед за ним с самыми недружелюбными намерениями.

— А утро было таким ясным, таким многообещающим… — пробормотал он и бросился к лесу. Преследователи устремились за ним. — Медом им тут намазано, что ли?! — Сергей укрылся в кустарнике, вскинул пистолет, выстрел — шляпа одного из наездников слетела наземь, сбитая пулей. — Пристрелю на фиг! — пообещал Лис, наскоро заряжая пистоли.

Но стрелять больше не пришлось. Убедившись, что генералу больше ничто не угрожает, всадники развернули коней. Спустя десять минут лейтенант д’Орбиньяк вновь стоял перед Бонапартом.

— Признаться, я думал, вы погибли. — Разглядывая запыленного с ног до головы храбреца, генерал протянул ему руку. — Когда вы устремились на этого гиганта, точно Давид на Голиафа…

— На моем месте так поступил бы каждый! — отчеканил Лис, верный наставлению, что перед лицом начальства солдат должен иметь вид лихой и придурковатый. — Но лучше бы никому на моем месте не оказываться.

— Далеко не всякий бы выжил, — согласился Наполеон. — Однако вы промахнулись, стреляя в него. Признаться, я удивлен.

— Промахнулся? Это поклеп, мой генерал! Я и не стрелял в него.

— Но я слышал выстрел.

— Это да, это чистая правда. Но если бы я продырявил ему лоб, вандейская шайка скорее полегла бы в полном составе над телом предводителя, чем обратилась бы в бегство. И наших положили бы тут немерено. Оно нам надо?

А так — я коня шуганул, и вся любовь. Где та банда, кто ее видел? А вот почему господа кирасиры не последовали за мной? Как говаривал Уильям Шекспир на экзамене по английскому языку и литературе, «вот в чем вопрос»! Двух-трех крепких парней мне бы вполне хватило, чтобы скрутить этого медведя. А так — уж не обессудьте, сам еле уцелел.

Бонапарт вернулся в карету, затем, показавшись в окне, улыбнулся:

— Сегодня вы снова спасли мне жизнь, лейтенант. Похоже, я принял верное решение.

* * *

Допрос, устроенный мне полковником Ландри, был долог и, как, вероятно, считал сам начальник военной разведки, заковырист. По сравнению с мрачными застенками инквизиции или каменным мешком Фридриха II в Трире[45]подобный «допрос» можно было считать просто дружеской беседой, в которой один из приятелей чуть более назойлив, чем это позволяет хороший тон. Не заставляя бывшего драгуна задавать лишние вопросы, я разливался соловьем, живописуя наши с Лисом похождения в Святой земле, стычки с неистовыми сарацинскими наездниками, изнуряющую жару и древние святыни христианского мира, которые нам удалось посетить. Рассказывая о походах, я не стал упоминать, что они происходили много веков назад. Да и к чему? На востоке, словно разморенное полуденным солнцем, время течет очень медленно. И если Аллах, по благоусмотрению своему, не меняет форму земли, то людскими руками и подавно ничего менять не стоит. А дальше все просто: некий англичанин в Акко проболтался, что Бонапарт собирается высадиться в Египте, и мы решили возвратиться, понимая, что можем пригодиться генералу, вернувшему славу французскому оружию.

Ландри слушал меня с живым интересом, записывал, время от времени попивая бургундское. Затем я описал плавание на голландском судне, не уточняя места отплытия и давая слушателю возможность додумать, что если прежде речь шла об Акко, то, стало быть, и в море я вышел оттуда. За исключением этого сомнительного момента, остальное было правдой: и английский плен, и побег, и дальнейший путь в Париж. Все это живо заинтересовало Ландри. Похоже, он решил, что если я не запираюсь по поводу своего аристократического происхождения, то и остальное выкладываю чистосердечно. В его соображениях была своя логика: послать меня на гильотину при желании было легче легкого. Достаточно только одного использования чужого имени и мундира, якобы присвоенного мной в английском плену. Пару раз начальник военной разведки вскользь интересовался моим родством с Бонапартом, но тут уж мне приходилось замыкаться и говорить, что это личное дело столь щекотливого свойства, что я не могу говорить о нем ни с кем, кроме тех, кого оно непосредственно касается.