class="p1">Смех старика напоминает карканье дряхлого ворона. Людмила уже не понимает — смеется он или кашляет? Она во все глаза смотрит на Фердинанда — неужели это все подстроено?
— Ты… Ты с ним заодно?
— Нет, я с тобой, — после секундной паузы отвечает Фердинанд.
— Скажи мне правду, хоть сейчас скажи — это все ради трона Властительного инквизитора?
Фердинанд качает головой в ответ.
— Нет, это все ради освобождения народа. Я с тобой.
— Убей ее, глупец! Убей и в твоих руках будет все! Власть, сокровища мира, право карать и миловать. К твоим ногам упадут прекраснейшие женщины, тебя будут восхвалять певцы и писатели. Тебя ждет чудесное будущее, только убей ее, Фердинанд! — восклицает Иорданий и откидывается на спинку кресла.
Людмила смотрит на своего спутника. Она не знает — чему верить. Когда она сюда шла, то у нее была цель — отомстить за деда Мишу. Девушка не ожидала такого поворота событий.
— Убей ее, Фердинанд. Перед уходом я хочу увидеть смерть еще одной Святой ведьмы. Убей и занимай мое место. Такая четко отлаженная машина, как святая инквизиция, будет двигаться дальше независимо от того, кто встанет у руля. Или вы и в самом деле хотите все изменить? — старик смотрит на Фердинанда.
Смотрит выжидающе, словно решает — достойного сына он вырастил, или очередное разочарование, которое способно только выращивать огурцы.
Фердинанд молчит. Изумрудные глаза не отрываются от Властительного Иордания ни на миг, будто бы тот загипнотизировал сына и теперь вытягивает из него всю решительность.
— Я не хочу продолжать твое дело, — произносит Фердинанд сдавленным голосом.
— Глупец! А что ты хочешь делать? Дать свободу колдунам и ведьмам? Эти выродки рода человеческого сразу же подомнут под себя всех остальных людей и будут помыкать ими, как рабами. Их нельзя организовать, они всегда будут сами по себе… Ты же знаешь, что инквизиторы это те колдуны, которые смогли подчиниться святой инквизиции? А остальные не смогли и их волшебная мощь должна быть подчинена одному правилу. Они не должны выделяться! Они не должны быть лучше людей! — хмурится Иорданий. — Они должны подчиняться церкви!
— Но сейчас же одни колдуны правят другими, — говорит Фердинанд. — Сейчас колдуны в сутанах и с треугольниками на груди подчинили себе не только других колдунов, но и всех людей. Хуже уже не будет.
— Это установлено веками!
— Это началось недавно, — сказал Фердинанд. — Я читал старые книги, я знаю, что инквизиция существует всего триста лет. До этого все жили в мире и согласии…
Желваки на морщинистых щеках старика дергаются. Его глаза вспыхивают тем огнем, в котором сгорело не одно колдовское тело.
— И ты хочешь все изменить?
— Мы вместе хотим все изменить, — Фердинанд берет Людмилу за талию, и девушка не отстраняется.
— Откуда вы можете знать, что дальше будет лучше? — спрашивает старик.
— Сейчас столько сил потрачено, чтобы построить крепкое государство, которое готово отразить любое нападение.
— На нас никто не хочет нападать, отец, — отвечает Фердинанд. — Это лишь иллюзия, которую инквизиция создает для мирных людей. Этой иллюзией инквизиция может оправдывать любое свое злодеяние. Зло для блага, зло во имя мира, зло для сохранения общего спокойствия. Я все это видел в «Очах Господних», я все это знаю. И я знаю, что ты сделал с моей матерью, отец…
Последнее слово Фердинанд произносит с особенной горечью, словно это слово является жгучим перцем, просыпанным на язык, и от него необходимо избавиться.
Людмила гладит мужское плечо и от прикосновения он чуть расслабляется. Плеть уже успокоилась и теперь лежит возле ног свернувшейся гадюкой. Только треугольник на кончике чуть подрагивает, словно примеряется к новой жертве.
— Она тоже была всего лишь глупой ведьмой, подстилкой, агрегатом для сцеживания накопленного семени. Когда она стала распространяться о моих делах, то пришлось ее поджарить. Именно так, сын! Не должно быть жалости, когда творишь великие дела. Ты сам поймешь это, когда сядешь на мое место.
— Я больше никогда не буду инквизитором, — Фердинанд срывает с груди треугольник и отбрасывает его прочь. — Я никогда не сяду на твое место. Нас ждет другое будущее! Мы с Людой сделаем этот мир другим! Он будет светлым и добрым, и в нем каждый сможет верить в того, в кого захочет. И в нем обязательно найдется место и троллям, и гоблинам, и оркам. Даже вампиров под что-нибудь приспособим. Мы сделаем это вместе, Людмила.
Людмила чувствует, как на глаза наворачиваются новые слезы, но сдерживает их — не время.
Я не ошиблась в нем! Мы всегда будем вместе!
Ради этой мысли стоило вытерпеть все унижения, вынести всю боль и страдания. Людмила едва сдерживает улыбку, когда видит, как краснеет лицо старика. Он явно не ожидал такого ответа. Он достает какую-то черную головешку из стола и нацеливает на стоящую пару. Фердинанд снова заслоняет собой Людмилу.
— Ты так же глуп, как и ведьма, — выдавливает из себя Иорданий. — Когда я убил Святую ведьму, то часть Ока Господня не сгорела. Она была бессильна против треугольника… Но, знаешь что? Не будет ничего! Для вас не будет вообще ничего!
Властительный Иорданий вскрикивает, когда из его руки бьет зеленый луч. Он попадает точно в грудь Фердинанда, туда, где недавно висел символ инквизиторской власти.
Он не должен был проникнуть сквозь защитный купол!
Не должен, но проник.
Головешка распадается пеплом, и старик трясет обожженной рукой.
Фердинанд с виноватой улыбкой поворачивается к Людмиле и чуть разводит руки, словно извиняется за поведение своего отца. Это последнее движение отняло все силы и после него Фердинанд безжизненно падает на дорогой паркет.
Углы треугольника
— Он все-таки сделал это, — шелестит в комнате незнакомый голос.
Людмила даже не поднимает голову — она остолбенела, когда Фердинанд мой Фердинанд
упал бездыханным. Ведь только что он стоял, разговаривал с отцом и…
Так не может быть. Они должны жить долго и счастливо. Она страдала и… И зря? Все зря?
Он лежит возле ног и слабая улыбка все также светится на губах. Словно Фердинанд уснул и сейчас видит хороший сон о том, как они живут вместе в небольшом домике и у них куча детишек.
Он не должен умирать!
Не сейчас, в шаге от своего триумфа!
Это несправедливо, так не должно быть.
— Люди еще имеют шшшшансссс на жизнь, — слышится голос Левиафана.
— Да, я думал, что мои тритоны займут поверхность, но этот поступок… — а это уже Великий Кракен.
Они у нее в голове?
Неважно.
Сейчас уже ничего не важно.
Фердинанд лежит на алом ковре
