– Это исправительный лагерь, – сказал он.
Николь слышала об этих кошмарных местах, но не хотела верить слухам. Значит, они правдивы. Солдаты пропустили путников внутрь, и от мрачной атмосферы поселения Николь словно окатило ледяной волной. Проведя с театральной труппой несколько месяцев, девушка узнала, что исправительные лагеря использовали как для вербовки, так и для репрессий. Без суда и следствия арестовывали тысячи людей. На посеревших лицах заключенных словно запечатлелись ужасные истории. Здесь промывали мозги французским солдатам и зажиточным вьетнамцам: мужчинам, женщинам, детям. Они сознавались во всех грехах и благодарили своих мучителей. Многие пленники напоминали ходячих мертвецов.
– Бунтовщиков отправляют в карательные лагеря, – сказал Зыонг и улыбнулся, наслаждаясь ее замешательством. – Там еще хуже.
У Николь сдавило горло. Неужели он оставит ее тут? Пока мужчина вел Николь по лагерю, она украдкой смотрела на закованных в кандалы француженок. Их пустые взгляды говорили о куда больших ужасах, чем физическое заточение.
– Зачем я здесь?
– Я же сказал, что отведу тебя к Чану.
– Он ведь не пленник? – ахнула Николь.
Зыонг засмеялся и указал на другую сторону поляны, где солдат Вьетминя осматривал выстроившихся в шеренгу костлявых французских заключенных.
– Он cán-bô. Руководит исправительным лагерем.
Николь насторожилась:
– Значит, он из партийных кадров?
Чан вызвал из шеренги одного мужчину. Тот вытянул вперед руки, словно пытаясь найти равновесие, но все же споткнулся. Невидящий взгляд выдавал слепого. Чан выступил вперед, и Николь подумала, что он поможет заключенному. Вместо этого он вручил женщине, стоявшей в шеренге, винтовку. Та покачала головой. Тогда Чан вытащил мальчишку пяти-шести лет. Женщина закричала, и, услышав ее голос, мужчина тоже встрепенулся.
Николь сделала шаг, но Зыонг оттащил ее назад.
С тяжелым сердцем она осознала все, что происходило. Николь всматривалась в лицо Чана, стараясь разглядеть эмоции, но вот он схватил винтовку и приказал солдату принести две маленькие бамбуковые клетки. В висках Николь застучала кровь, когда одну из них надели на голову женщины. С обеих сторон присоединили деревянную дощечку, давившую на плечи. Той же пытке подвергли и ребенка. Николь потеряла чувство времени. Происходящее тянулось невыносимо долго, хотя на самом деле шло к завершению. Николь стало нехорошо, когда она увидела страх в распахнутых глазах ребенка. Его увели. Женщина тихо плакала, а слепой мужчина встал на колени, на французском умоляя о пощаде.
– Но почему?
– Отец отказался меняться. Он реакционер, нарушивший правила лагеря.
– Зачем же наказывать жену и детей?
Зыонг пожал плечами.
– Что с ними будет?
– Они сутки простоят в воде.
Николь не могла скрыть потрясение:
– Но вода же ледяная. Они утонут.
Зыонг снова пожал плечами:
– Идем. Поздороваемся с Чаном.
Николь обхватила себя руками, не в силах поверить, что Чан отдал такой приказ. Она вновь вспомнила, как чуть не утонула в Ароматной реке. Ощутила ужасное давление, услышала грохот воды. Ноги окаменели, но она заставила себя сдвинуться с места. Теперь, как никогда, хотелось вернуться к прежней жизни. Подойдя наконец к Чану, она не смогла скрыть недовольство в голосе:
– Я не понимаю. Зачем мучить ребенка?
Чан убрал со лба прядь волос и вытер пот:
– Значит, ты видела клетки?
Николь кивнула.
– Клетки принадлежат французам. Они десятилетия ими пользовались. Пытали мужчин, женщин, детей. Пусть теперь опробуют на себе.
Николь всмотрелась в лицо Чана, стараясь увидеть знакомого ей парня. Когда он так ожесточился? Чан тоже посмотрел на нее, и она вспомнила, как тепло он общался с Иветтой, однако его глаза, некогда полыхавшие страстью к общему делу, стали безжалостными.
– Что такое? – спросил Чан.
Николь покачала головой.
– Вспомни, Николь. Я говорил, что придется выбирать.
Она стиснула зубы.
– Мне казалось, я уже выбрала.
– Твое решение нужно подтвердить.
– Я полгода провела с труппой. Если ты не веришь мне сейчас, то никогда не поверишь.
– Посмотрим.
Потрясенная увиденным, Николь понимала, в какой щекотливой ситуации оказалась, но решила взглянуть опасности в лицо.
Девушка расправила плечи и спокойно проговорила:
– Чан, я предана нашему делу.
Он подозвал нескольких солдат-вьетнамцев.
– Мы захватили в плен много французов, и каждый день их все больше. Ты можешь нам пригодиться.
– Для чего?
Мужчины обступили ее кольцом и кивнули друг другу.
– Скоро все увидишь.
– Чан, скажи мне сейчас.
– Хорошо. Ты будешь работать в борделе «Мобиль де Кампань».
– Полевом борделе? – чуть ли не засмеялась Николь. – Ты же это не серьезно?
– Нам нужна информация. А ты француженка.
Чан улыбнулся, и девушка отпрянула.
– Значит, серьезно?
Он посмотрел на ухмылявшихся мужчин.
– Думаю, это даже забавно, ведь именно твой отец недавно привез из Африки свыше сотни алжирских девушек, чтобы ублажать французов.
– Мой отец этого не делал.
– Защищаешь его?
Николь вспомнила, как видела отца со смуглой женщиной, и заморгала, прогоняя этот образ. Неужели он и правда привозил проституток вместе с Жиро?
– Это так. – Чан снова улыбнулся.
– Я не пойду на такое.
– Все уже решено. А теперь идем. Я покажу, где ты будешь спать. Завтра тебя приведут в порядок и отправят туда, где ты приступишь к выполнению своих обязанностей. Вот одежда, которую ты наденешь, когда доберешься до французского гарнизона. И помни, мы узнаем, если ты нас предашь.
* * *
Ночью Николь никак не могла отделаться от гнетущих мыслей. Как наивно было считать, что можно разграничить две стороны своей жизни. Конечно, ей придется выбирать. Поведение Чана пугало ее, и казалось, что она сделала неверный выбор. Война выпустила на свободу монстров, и Николь не понимала, был бордель испытанием или уловкой. Ее отправляли на территорию, занимаемую французами, где ради своего спасения она могла раскрыть информацию о вьетнамцах, однако она находилась в розыске, а значит, ее могли арестовать. Чан знал все это.
Николь напряглась, прислушиваясь к храпу из соседней палатки. Стенки здесь были довольно хлипкими, просто брезент, натянутый на бамбуковые шесты. Николь выползла наружу и осмотрелась, часто дыша. Между палатками стелился туман, а в нависшем небе поблескивал лунный серп. Уснули даже солдаты, стоявшие на часах. При виде темного силуэта сердце Николь чуть не остановилось.
