— Коко, ты герой! — сказала Мэри коту, который вольготно раскинулся на кровати. — И ты получишь за это награду: консервированную утку!.. — Она повернулась к Квиллерену. — Я взяла на себя смелость заказать ужин. Его принесут из ресторана «Толедо». Надеюсь, тебе нравятся рокфеллеровские устрицы, консервированная утка, шатобриан и французская клубника?
— О, да. Но котам хватит на сегодня калорийной пищи, — они только сто съели целую банку копченых устриц, и, боюсь, им будет плохо. — Журналист задумчиво посмотрел на Коко и добавил:
— Один секрет мы так никогда и не узнаем. Как случилось, что герб Макинтошей соскользнул с камина в нужный момент? Когда Бен схватил кочергу, намереваясь вышибить мне мозги, этот кусок железа ударил его не хуже каратиста.
Квиллерен взглянул на Коко со смесью сомнения и восхищения, и кот перевернулся на спину и стал вылизывать светлую шерсть на животе.
Зазвонил телефон.
— Наверное, наш репортер из полицейского участка, — сказал Квиллерен. — Я просил позвонить, когда что-нибудь станет известно.
Он хромая подошел к телефону.
— Да, Лодж. Что-то новое?.. Так я и думал… Как он узнал?.. У него все было схвачено, а?.. Да, я знаком с ним… Нет, не буду.
Повесив трубку, журналист не стал говорить Мэри, что отдел по борьбе с наркотиками следил за Хламтауном уже три месяца глазами тайного агента по имени Холлис Прантц. Он не сразу сказал ей и о том, что Бен сознался во всем.
Ужин прибыл из самого дорогого ресторана города — что-то в кастрюльках с подогревом, кое-что под серебряными крышками, остальное — на кубиках льда, — и Мэри достала свои подарки — целый ящик баночек с консервированными омарами для котов и два шотландских медных подсвечника для Квиллерена.
— У меня тоже есть для тебя сюрприз, — сообщил он девушке. — Но сначала тебе придется услышать горькую правду. Смерть Энди не была случайной. Он стал первой жертвой Бена.
— Но почему? Почему?
— Бен боялся, что Энди его заложит. И Энди, и Кобб знали об источнике доходов Николаса. Наш друг-актер боялся потерять то, что ценил больше всего на свете, — зрителей. Даже если ему приходилось покупать их аплодисменты.
— А бедного бродяжку в аллее — тоже Бен?
— Нет, тут полиция оказалась права. Это действительно был несчастный случай, смерть от перепоя.
Мэри перевела дыхание.
— Но что теперь будет? Его станут судить! И я должна стать свидетелем!
— Не тревожься, — успокоил ее журналист. — Ты можешь больше не скрываться. В последние два дня я встречался с начальством «Бега», людьми из мэрии, с твоим отцом. Я подбросил им одну идею…
— Моим отцом?!
— Кстати, неплохой человек. В результате город решил организовать Комитет по сохранению достопримечательностей. Идея выдвинута «Бегом», а банк твоего отца будет осуществлять благотворительное финансирование. Он согласился быть почетным председателем Комитета. Но руководить программой будешь ты.
— Я?
— Да, ты! Пора тебе с толком использовать знания и энтузиазм. И еще кое-что: вынос вещей из брошенных домов будет узаконен. Понадобится только разрешение и…
— Квилл, и ты все это делаешь для Хламтауна?
— Нет, в основном для тебя, — ответил он. — Если в Хламтауне будет все благополучно, думаю, что и странные ночные звонки прекратятся. Кто-то хотел испугать тебя — испугать и выжить из района. По-моему, я знаю, кто, но чем меньше сказано, тем лучше.
Восхищенное и благодарное лицо Мэри было самым лучшим подарком — лучшим, гораздо лучшим, чем медные подсвечники, лучшим (чуть-чуть), чем премия в тысячу долларов, в получении которой Квиллерен уже не сомневался.
Однако радость его была недолгой. Глаза девушки затуманились, она судорожно сглотнула.
— Если бы здесь был Энди! — всхлипнула Мэри. — Как бы он…
— Коко! — рявкнул Квиллерен. — Вон от той стены!
Коко стоял на кровати и точил когти о стену, тщательно оклеенную Энди.
— Кот работает над этой проклятой стеной с тех самых пор, как мы сюда переселились, — сказал журналист. — Уже отодрал несколько уголков.
Мэри взглянула на стену, пытаясь сдержать плач. Вдруг она резко поднялась и подошла к кровати. Коко отскочил.
— Квилл, — сказала она, — здесь что-то еще. — Она потянула за один завернувшийся уголок, и страничка «Дон Кихота» начала отклеиваться.
Квиллерен подковылял к стене.
— Тут под страницами! — воскликнула Мэри.
— Зеленые!
— Деньги!
Под отклеенной страницей оказалось три стодолларовых банкноты.
Квиллерен оторвал страницу из Самуэля Пепюса и нашел еще три.
— Откуда это могло быть у Энди? — вскрикнула Мэри. — Он не зарабатывал столько! Все прибыли снова уходили в антиквариат. — Она оторвала еще одну страницу. — Да вся эта стена оклеена деньгами! Как Энди…
— Может, у него была побочная работа, — предположил Квиллерен. — Как ты думаешь, может, он занимался букмекерством, как и Папа Попопополус?
— Не верю, — сказала Мэри. Энди был таким… Он был таким… Зачем ему было это так прятать?
— Обычно, — объяснил журналист, дипломатично откашливаясь, — так скрывают доходы от налоговой инспекции.
Он сказал это так нежно, как только мог, но Мэри разразилась плачем. Он обнял ее и стал успокаивать, и она хотела, чтобы ее успокоили.
Никто из них не заметил Коко, который бесшумно поднялся на кровать-лебедя. Встав на задние лапы, он потерся подбородком о дерево, вытянул шею, прижался к дверному косяку, почесался о выключатель, — и комната погрузилась в темноту.
Двое не замечали, как над столом с рождественской уткойпарят бледные привидения.
