плах, установленных на козлах; языки пламени костра восполняли уходящий за сопку закат, придавали особую освещённость.
Ефим Малявин, на которого возложили готовку пищи, поставил два котелка с варевом. Оно издавало аромат мясной шурпы, и все потянулись со своими чашками, чтобы налить бульон и зацепить кусок мяса. Заниматься приготовлением пищи не соглашался, отказывался и даже возмущался, почему выбор пал именно на него, ссылался, что варить не умеет, чай и тот заваривать не любит, привык жить на готовом. Однако некоторые, кто бывал с ним в тайге, знали — это не так, готовит, и ещё как, он колдовал у костра над котелком, душу вкладывал в варево, и оно получалось аппетитным.
— Однако вкусно! — воскликнул кто-то, проглотив ложку шурпы. — Ну, Ефим, прям заправский повар.
— С голодухи всё вкусно, — скромно отозвался Малявин, орудуя поварёшкой.
— Да нет, в самом деле, похлёбка получилась на славу, — похвалил Севастьян, поедая ложку за ложкой содержимое своей чашки. — Знать, правильный выбор сделали, назначив тебя кашеваром.
Ели с аппетитом, обсуждали прожитый рабочий день, высказывались о делах предстоящего дня. Наевшись шурпы, принялись за чай, и разговор перешёл на другую тему, о прииске, о золоте, которое предстоит добывать в следующем году.
— Скажи, Севастьян, а вот купец, что назначил тебя своим доверенным лицом, каков по натуре? Ты-то сам чего о нём думаешь, не обманет нас? — задал вопрос Шишкин.
Шишкин охотник с большим стажем. Узнав, что Перваков связан с прибывшим в Олёкминск иркутским купцом и набирает отряд на строительство первых изб на открывшемся богатом месторождении, а потом для работ на добыче драгоценного металла, одним из первых попросился взять его с собой. Почти шесть десятков лет от роду, бывалый, многое повидал в жизни, худощавый, высокого роста, несмотря на приличный возраст, он ходко мерил путики на своём охотничьем участке, испытал себя и на прииске — мыл породу, человеком слыл честным и трудолюбивым, это и помогло ему попасть в число избранных.
— Нет, Прохор, не обманет, не таков он человек. Уверен, купеческое слово своё сдержит, главное, нам всё по совести исполнять, а будет ему выгода, и нас без заработка не оставит, никак не обделит.
— Интересно, сколь же золота в этой речке, коль сразу два прииска открыли? — подал голос Малявин.
— Наверное, если твоей поварёшкой черпать, то жизни не хватит, — расплылся в улыбке Севастьян, и все рассмеялись. — А ежели всерьёз, так Трубников с советником Рачковским по пробам прикинули — золота у нас здесь под ногами тьма, а посему вербовать народ собираются с губерний разных.
— Неуж своих местных не хватит, чего так с других сторон тащить? На Олёкме прииски прикрываются, вот и рабочая сила есть, свои есть свои, каждый друг дружку знают. А понаедут, так средь народу чуждого всякие встречаются.
— Это не нашего ума дело решать, кого на прииски сгонять, купец намерен отбор вести строгий, ленивых и вороватых и близко не подпускать, гнать метлой таких будет чрез своих доверенных лиц, горных мастеров и стражей порядка, это его слова.
— Оно и правильно, неча лодырей и воров вербовать, хотя такого роду-племени понаедут, самостийно наползут словно змеи, глаз да глаз за имя нужен.
— Вот об чём речь и идёт, — поддакнул Севастьян. — На наших мужиков надёжа куда крепче, и купец Трубников так мыслит, местные не избалованы и знают, кто и чем дышит, меж собой непонимания не допустят.
— Не скажи, Севастьян, и средь нашего народа с хитрецой и язвой хватает, — не согласился Сушков.
— Хватает, однако, все мы их знаем, — вздохнул Севастьян.
— Бутары сколотим, пески примемся мыть, а почём за золотник купец обещал к оплате ставить? — спросил один из тех, кто занимался заготовкой мха.
— Об этом конкретно беседы не шло, но заверял, по достойной цене платить собирается, никак не меньше, что на приисках Александро-Николаевском и Иннокентьевском.
— Дошли слухи, якобы на олёкминских приисках начальство работяг дурить начало с оплатой, так что не сегодня-завтра народ оттуда как крысы с тонущего корабля побежит, да и золота там гулькин нос, люди только руки об кайлы и лопаты бьют.
— Это факт, побегут, как пить дать побегут. А куда побегут? Конечно, Хомолхо осаждать, прознав о богатствах тутошних. Тем паче вернувшись на зимовку в Олёкминск, расскажут им селяне, что два отряда на становление новых приисков уже отправились, ох и раззудятся, к весне все тут будут, — поддакнул Сохин.
За семь дней работы сделано было немало. Те, кто заготовлял мох, натаскали его целый стог и подключились к заготовителям леса. Шишкин своим опытным взглядом прикинул — мха хватит на полтора, а то и два десятка избушек, в чём и заверил Севастьяна. С изготовлением печей дело пришлось приостановить, начались заморозки, и копать и натаскивать глину и песок, а главное, месить стало невозможным. Занятых было на песчано-глиняных замесах людей также приобщили к валке деревьев и распиловке леса.
Штабель заготовленной древесины рос на глазах. Севастьян, посоветовавшись с Сохиным и Сушковым, решил половину людей занять на распиловке брёвен на плахи, потому как: во-первых, это трудоёмкий физический труд работать двуручными продольными пилами, во-вторых, начнутся морозы, и ещё более осложнится их распиловка. Шишкин одобрил такой подход, высказавшись:
— Правильно обмозговали, опосля голова не будет болеть, если тёса не хватит, пилить надо, пока не шибко холодно, мёрзлое дерево для зубьев пилы что серпом по камню. А лес продолжать валить, да в штабель, и чем больше сложим, тем оно и лучше. Кедрача не мешало бы взять штук несколько, древесина мягкая, что-то мастерить придётся. Деревья-то сейчас соку не имеют, так в самый раз их валим, сосна, лиственница в постройках крепка будет. По первому снегу и подтащим к стану, лошадей не особо насаждая, а тут только, не отходя, и ставь срубы.
Ещё утром третьего дня Севастьян отвязал собак. Почувствовав свободу, они резво носились меж юрт, вокруг людей, и каждый пытался их погладить, приласкать или приманить чем-либо, однако они, словно дикие лани, лихо отпрыгивали и продолжали резвиться. В этот же день, кто штабелировал лес, стали свидетелями необычной картины. Хазар и Айта гнались за зайцем. Серый трусишка успел уже приготовиться к зиме — полинял, обретя белую шубку, но это его не спасло — собаки учуяли издали. Беляк бежал стремглав, петлял, резко меняя направление, но собаки настигали его с невероятной стремительностью и загнали косого в считаные минуты. Трофей был ими мгновенно растерзан, похоже, зверёк и не успел издать предсмертный звук.
— Ты только посмотри, ай да псины, ай да охотники! — восклицал один из мужиков, восхищаясь реакцией четвероногих.
— Чего хочешь, природа берёт своё
