— В книге я выразил тебе признательность, — сказал Фрейзер.
Облагодетельствовал!
— Да-да, я видел. Я бы хотел перекинуться с тобой парой слов, когда у тебя найдется минутка.
— Ну, прямо сейчас я не могу. Сам понимаешь.
— А когда?
— А о чем?
— Ну, прямо сейчас не могу сказать. Сам понимаешь.
Фрейзер огляделся. Сперва я подумал, что сейчас он подзовет своего транссексуального издателя и попросит выдворить меня вон. Затем он решил дать мне свой адрес. Совсем было собрался записать его на форзаце книги, но вовремя опомнился. Вытащил из кармана квитанцию с какими-то несыгравшими ставками и черкнул что-то на обороте.
— Обсудим все в другой раз, Уильям. Сейчас мне нужно уделить внимание куче людей. — Он повернулся к Ясмин. — Ужасно рад знакомству.
— Взаимно, — сказала она. — Удачи с книгой.
Фрейзер быстренько повернулся к кому-то другому.
Я прошел к кассе и под недобрым взглядом издателя оплатил подписанную книгу. Фрейзер, искоса поглядывая на нас, опрокинул в себя еще один бокал ежевичного пойла. Омрачать ему вечер не было нужды, и я на прощание помахал рукой — весело и даже как-то ликующе.
Мы проторчали там еще немного. Наконец Ясмин поставила свой стакан между тарелкой с арахисом и выставкой книг о самогипнозе.
— Я больше не могу это пить, — сказала она.
— Как и я. Пойдем.
Мы выскользнули наружу. Как только мы вышли, к дому подъехало такси, которое выплюнуло на мостовую какую-то парочку. Ясмин ткнула меня в бок.
— Какие люди! — шепнула она.
То был поэт Эллис со своей новой подружкой. Они теребили в руках приглашения на презентацию. «Как тесен книгоиздательский мир», — подумал я.
И нырнул в ближайшую подворотню. Наверное, для Ясмин это выглядело так, будто я не хочу показываться ему на глаза в ее компании. Но на самом деле я просто стремился избежать вопросов насчет «Гордости и предубеждения», на которые все равно не мог бы ответить.
Впрочем, он нас не заметил, а мы не стали задерживаться.
Мы с Ясмин переместились в «Голубя», прибрежный паб семнадцатого века, чтобы догнаться после ежевичного вина. Здесь выпивал Грэм Грин. А также Хемингуэй, но не с Грином. Да кого волнует, кто здесь выпивал? Меня больше заботил Фрейзер. Стоило увидеть его во плоти, как снова нахлынули воспоминания.
— Похоже, сегодня ты не вполне со мной, — сказала Ясмин.
— Разве? Прости. Все из-за этого дрочилы Фрейзера. Разбередил старые раны.
— Поделишься?
Вот уж нет. Я думал о том, что услышал от него в тот день, когда припер его к стенке после семинара. Отчетливо вспомнилось, как он отирал пивную пену с верхней губы тыльной стороной ладони.
— Именно об этом я и пытался тебе рассказать, — объяснял мне Фрейзер, когда мы сидели в илингском пабе «Красный лев». — Об этом я и писал тебе в своих посланиях.
Под «посланиями» он подразумевал комки бумаги, брошенные в мой почтовый ящик, и россыпи бумажных клочков, просунутых под мою дверь. Целую кучу этих записок я собрал совком и выкинул в мусор, не развернув ни одной.
Фрейзер забарабанил пальцами по столу:
— В общем, с тем лопнувшим надувным замком — это была… ну, просто досадная неприятность.
— Но нам сказали, что Лин мертва!
— Ну, вообще-то, нам сказали, что она в коме. По крайней мере, мне. Есть же разница. В любом случае Лин полностью поправилась. Вскоре после того, как ты бросил колледж, она снова вернулась за стойку разливать пиво, целая и невредимая.
— Что ж, я рад это слышать, правда рад, — сказал я Фрейзеру. — А как насчет Шэрон? Там-то в чем дело?
— А, — сказал он. — Ну, там совсем другая история. Шэрон Беннет, угодившая за решетку в Австралии, — это не та Шэрон Беннет, которая с нами училась. Имя-то довольно распространенное. Кто-то что-то перепутал, и до нас дошел ложный слух. Типа испорченного телефона.
— Тогда что же случилось с Шэрон? Нашей Шэрон? Я имею в виду Шэрон, с которой я встречался? — Я не хотел тешить самолюбие Фрейзера словами «Шэрон с той фотографии, что висела рядом с пентаклем на чердаке во Фрайарзфилд-Лодже».
— Она просто бросила учебу. Во дает, да? Но ты ведь сам говорил, что она не от мира сего.
Помню, я сидел и грыз ногти, а ведь мне это несвойственно.
— А остальные две?
— Увы…
Значит, погибли две девушки. Рейчел и Сэнди. Но две смерти — это еще не система, верно? Одна ласточка весны не делает, как и две. Нужны все пять ласточек, я так считаю.
Я не мог не спросить:
— Ты что-нибудь слышал о Мэнди?
Прежде чем ответить, он подергал мочку уха:
— Первые годы слышал время от времени. Потом перестал.
— Вы часто виделись после того, как я ушел?
— О боже, Уильям! Ты просто взял и бросил ее, не сказав ни слова. Она была в ужасном состоянии.
Мне тошно было подумать о том, что именно Фрейзер «утешал» ее после моего исчезновения. Но выжимать из него правду не хватило духу.
В тот день я не рассказал ему о том, что сделал перед тем, как оставить колледж, хотя, наверное, стоило бы. Если и был на свете человек, способный понять и даже помочь мне в таком деле, так это он. Но я никогда не упоминал о том, втором ритуале; я даже не намекал на свою попытку спасти Мэнди от того, что считал верной угрозой; и я ни разу не заикнулся о том, как бес в облике Дика Феллоуза явился ко мне, чтобы заключить договор.
Ближе всего я подошел к теме наших чердачных злоключений, когда спросил его:
— Дик Феллоуз тебя больше не навещал?
— Феллоуз выскоблил, продезинфицировал и отремонтировал чердак. Кажется, даже отслужил там какой-то обряд благословения места. Но потом он и сам впал в немилость.
— Ого, и за что же?
— Ну ты же знаешь этих святош. Голые мальчики или что-то в этом роде.
ГЛАВА 27
Мы прогуливались вдоль Темзы, подняв воротники пальто и щурясь в свете уличных фонарей, — это теперь стало нашим любимым занятием. Мы были частью города, но вне его течений и приливов; наблюдали за пассажирооборотом и товарообменом; следили, как люди и грузы текут по мостам, перекинутым через великую реку.
Это был способ находиться рядом с Ясмин и в то же время скрываться от нее. Мы говорили… боже мой, мы без конца говорили и говорили, но я ей так ничего и не сказал. Она понятия не имела о моих сумеречных делишках. Она ни разу не спросила о моей странной связи с Фрейзером и о том, почему я упомянут в его книге. Конечно же, я хотел ей рассказать, но отлично понимал, как это прозвучит.
