мало, но станет ли он причинять вред престарелому священнику?
Ожидание становится невыносимым.
Я вылетаю из ризницы в темный коридор. Открытая дверь справа так и манит меня к себе.
Осторожно перешагиваю порог и оказываюсь в задней части церкви, напротив входных дверей. Тишь да гладь, ни малейших признаков обоих мужчин. Даже не знаю, хорошо это или плохо.
Вдруг из дальнего конца церкви доносится чей-то голос. Громкий, но слов не разобрать.
Я неподвижно стою, совершенно парализованная неуверенностью. Может, просто взять и убежать, бросив Клемента расхлебывать заваренную им кашу? Ведь никто не узнает, что я здесь была, и не свяжет с каким бы то ни было преступлением.
Но хватит ли меня на такое? Оставлять Клемента не совсем честно, верно ведь?
В этот момент хлопает дверь.
Я поворачиваю голову на звук. Из-за каменной колонны внезапно появляется Клемент и устремляется по проходу между скамьями. С большими пальцами в карманах джинсов вид у него такой, будто он направляется на прогулку.
Так же небрежно он вел себя и после драки с Черным и Синим. И это определенно не предвещает ничего хорошего.
Клемент подходит ближе, и позади него я замечаю мелькание знакомого твидового пиджака. Мне доставляет неимоверное облегчение видеть преподобного Норриса ковыляющим по проходу в добром здравии. Увы, выражение лица старика предполагает, что радоваться мне совсем недолго.
Клемент подходит ко мне и шепчет одно-единственное слово:
— Спалил.
Священник же может позволить себе пренебречь лаконичностью и вопит на всю церковь:
— Одному из вас лучше объяснить, какого черта здесь происходит, пока я не позвонил в полицию!
Я поворачиваюсь к Клементу.
— Прости, пупсик. Он застукал меня, когда я уже спускался по лестнице колокольни. И никакого чертова слитка я не нашел.
Преподобный с пыхтением подлетает к нам, лицо у него едва ли не пунцовое.
— Ну? — ревет он.
Клемент оборачивается и примирительно поднимает руки:
— Ладно, преподобный, вы меня застукали. Я просто кое-что искал. Никакого ущерба, так что мы пойдем себе, а?
Старик сокрушенно качает головой.
— Господи, как же я устал от таких, как вы.
— Каких таких? — удивляется Клемент, лишь на мгновение опережая меня.
Священник издает смешок, однако отнюдь не радостный.
— Думаете, вы первые? — неистовствует он. — Глупцы, все вы до одного!
Мы с Клементом недоуменно переглядываемся.
— Простите, преподобный, что-то мы не понимаем.
— Вы же искали этот чертов золотой слиток, а? Да как вам только достает наглости обманом проникать в дом Божий!
— До нас его искали и другие? — неуверенно переспрашивает Клемент.
— Да, перед тем как отправиться на поиски Санта-Клауса и Зубной феи! Идиоты!
Не знаю, возможно ли иметь дурацкий и жалкий вид одновременно, но я пытаюсь.
— Вот, блин, — стонет Клемент, задирая голову к стропилам.
— Нет, вы вправду решили, будто первые додумались до того, что он может быть здесь спрятан? — не унимается священник.
— Ага, — уныло отзывается Клемент.
Мы лгали преподобному Норрису с первого же момента нашей встречи. Теперь же наше разочарование столь очевидно, что правдивость ответа не вызывает у старика сомнений.
Добившись от нас признания, священник чуть смягчается.
— Нет здесь никакого золота, — спокойно произносит он. — И, говоря по совести, даже предположение об этом оскорбительно.
Меня переполняет чувство вины, и я не могу больше молчать.
— Простите нас, преподобный. Простите, — со всей искренностью говорю я. — Эта история нас чересчур увлекла. Я понимаю, что звучит глупо, но мы не замышляли ничего дурного, честное слово.
— Извинения приняты, но впредь вам не помешало бы задумываться о последствиях своих действий. Вы уже достаточно взрослые, чтобы соображать, что к чему.
— Мы поняли.
— А теперь, если вы не возражаете, мне пора.
Священник указывает на дверь, ведущую в ризницу. Не поднимая головы, я делаю пару шагов в указанном направлении, однако Клемент и не думает двигаться. Он обращается к старику:
— Прошу прощения, преподобный. Еще один вопрос, и мы оставим вас в покое.
— Только быстро, — неохотно уступает священник.
— Вы сказали, что предположение о спрятанном здесь золоте оскорбительно. А для кого оскорбительно?
— Да вы, похоже, толком ничего и не выяснили, а?
— В смысле?
— Оскорбительно для памяти моего дяди.
— Вашего дяди?
— Да. Человека, которого вы все ошибочно считаете владельцем украденного слитка — Гарри Коула.
23
Такого я не ожидала.
Клемент, судя по всему, тоже.
— Что? Но ваша фамилия Норрис! — пытается спорить он.
— Все верно, — кивает старик. — Дядюшка Гарри был братом моей матери.
Мы с Клементом ошарашенно переглядываемся, затем смотрим на преподобного.
— Ох.
— И он был хорошим человеком, — продолжает тот. — Ни за что не поверю, что он мог взять краденое. Людям хочется верить в сказочку о спрятанном золоте, вот только его ищут уже сорок лет, а никто так и не нашел. Надо полагать, из этого следует, что не было у моего дяди никакого слитка. А даже если бы и был, он не стал бы прятать его в церкви. Дядюшка Гарри слишком чтил церковь, чтобы пойти на такое кощунство.
Покончив с назиданием и защитой репутации дядюшки, священник многозначительно смотрит на часы.
Клемент улавливает намек и протягивает старику руку:
— Все ясно, преподобный. Нисколько не сомневаюсь, что Гарри был хорошим человеком.
Священник кивает и пожимает руку.
Раз уж план наш рухнул и сам священник подтвердил, что здесь отродясь не бывало никакого золота, я хочу убраться отсюда поскорее.
— Клемент, нам пора.
Затем обращаюсь к старику.
— Примите наши извинения, преподобный. Боюсь, за последнее время на меня слишком много всего навалилось, а когда выбора не остается, поверишь во все что угодно. Теперь-то затея и вправду кажется идиотской.
Он пытливо смотрит мне в глаза, оценивая искренность моего раскаяния. Затем, заметно смягчившись, отвечает:
— Я вас вполне понимаю. Когда нам кажется, будто молитвы наши остаются безответными, легко впасть в искушение и вступить на кривую дорожку. Но если держаться веры, Господь наставит на путь истинный.
— Спасибо, преподобный. Я попытаюсь.
— Остается только сожалеть, что мне не выпало возможности посоветовать то же самое и дядюшке Гарри, — грустно вздыхает священник. — Тогда вся эта нелепица была бы пресечена на корню.
И тут Клемент отваживается еще на один вопрос:
— Ничего, что я спрошу, преподобный? Почему же все-таки Гарри? Мы ведь не единственные идиоты, которые сложили два и два и получили пять. Если он не был замешан в ограблении на Бейкер-стрит, как же его приплели ко всей этой истории?
— Точно не знаю, я ведь тогда был еще подростком.
— Но ведь должна же быть какая-то причина. А если бы мы ее знали, то
