и останавливается. Интересная черта говорит об этом: всё чаще фрески начинают копировать шёлковые ширмы. Художник боится смелых широких мазков, он тщательно выписывает створки ширм и даже потёртость шёлка. Искусство становится изнеженным и всё больше замыкается в каноны, всё больше подчиняется выработанным классическими мастерами правилам. Сто пещер осталось от династии Сун (960–1279), и среди них очень мало оригинальных. Кажется, что расписывал их один и тот же художник, куда более скучный и послушный правилам человек, чем его прапрапрадед.
Разница между танскими фресками и фресками поздних эпох отлично видна в тех пещерах, в которых живопись нанесена по слою старой фрески. Она отваливается большими кусками, рассыпается по полу, и видишь рядом две половины стены, расписанные с промежутком в двести-триста лет. Нижние слои побеждают. Здесь случилось примерно то же, что в своё время с русской религиозной живописью. Пока она была молода, пока она была единственным путём для художника проявить себя, сказать что-то людям, создавались шедевры, творили Рублёв и Дионисий. Когда же церковь сложилась в окостеневшую организацию, задавила художников узкими схемами и правилами письма, иконы стали вырождаться, а художники, лучшие из них, стали искать другие способы выражения и обратились к светской живописи.
С пещерами Дуньхуана связано одно из интереснейших открытий нашего времени. Оно не имеет прямого отношения к фрескам или скульптурам, и потому в восторженных описаниях пещер о нём обычно не упоминается.
В конце прошлого века один буддийский монах, наслышанный о прискорбном состоянии пещер, решил восстановить их. Монах довольно слабо представлял себе масштабы задуманного им предприятия, но был человеком решительным и настойчивым. Несколько лет он ходил по городам Китая и собирал милостыню на это благое дело. В 1900 году монах приехал в Дуньхуан и принялся за работу.
В одной из пещер штукатурка частично отвалилась, и монах решил сбить её совсем, чтобы затем оштукатурить пещеру заново. Под слоем штукатурки вместо скалы обнаружилась вдруг заложенная кирпичом дверь. За ней — небольшая сводчатая комната, заваленная рукописями.
Рукописи монаха интересовали постольку-поскольку. Он оставил их в пещере и только некоторые из них отнёс в соседний монастырь. Но и там они не понадобились. Большинство их было настолько старыми, что никто не смог их прочесть.
Когда через семь лет английский путешественник Стайн исследовал пещеры, он узнал о комнате с рукописями и разобрал часть из них. Он понял, что рукописи были сложены в пещере не позже чем в XI веке, в один из смутных периодов в истории края, когда учёные буддийские монахи опасались, что библиотека Дуньхуана может погибнуть. Здесь и скопилось и сохранилось в идеальном состоянии несколько тысяч совершенно бесценных трудов на десятках языков Востока. Ведь Дуньхуан был перевалочным пунктом, где встречались караваны из Средней Азии, Китая, Индии. И книги, привезённые туда через перевалы и пустыни, оставались в пещерах на радость учёным монахам.
«Алмазная сутра». Британская библиотека. Великобритания, Лондон
Учёные всерьёз занялись кладом Дуньхуана и обнаружили, что наиболее интересна «Алмазная сутра», индийский труд, переведённый на китайский язык в IX веке. Это свиток, состоящий из шести склеенных листов текста и листа с изображением сидящего Будды. В конце написано, что свиток сделан в 868 году мастером Ван Чи «бесплатно для увековечения памяти усопших родителей».
Ценность бумажного свитка не в его содержании («Алмазная сутра» встречается и в более ранних списках), не в картине, изображающей Будду, — в той же комнате можно насчитать десятки лучших картин. Но именно этот свиток — первая в мире печатная книга.
Мастер Ван Чи, о котором больше ничего не известно, вырезал на шести деревянных досках зеркальное изображение иероглифов и, намазав доски краской, накладывал на них листы бумаги. Это случилось в 868 году, тысячу сто лет назад, за шестьсот лет до первой книги Гутенберга.
Китайская стена
Самое большое чудо
«Несмотря на то, что она сооружена с полным презрением к законам фортификации, она настолько солидна и неприступна, башни и ворота её настолько разумно расположены, что даже современная армия, первоклассно вооружённая для штурма крепостей, может остановиться перед ней, при условии, правда, если будет сделана хоть какая-нибудь попытка для её обороны», — так говорил во второй половине прошлого века английский генерал Вильсон. Генерал был трезвым человеком, он смотрел на Великую Китайскую стену, уже тогда ставшую памятником архитектуры, только как на фортификационное сооружение. Генерал подсчитывал количество солдат, требуемых для штурма стены, и видел её в разрывах снарядов и вспышках выстрелов…
Существует закономерность: пока государство сильно, неприступные твердыни ему не нужны, соседи не смеют напасть на него. Когда же государство слабеет, никакие крепости не могут долго держаться. И как бы ни были отважны их защитники, как бы ни были полны кладовые и глубокие колодцы, пройдёт месяц или год, и — в результате слабости, предательства, подкопа, взрыва — крепость обязательно падёт. Пала Рязань под натиском Батыя, пали Вавилон, Иерихон, не выполнили своих функций линия Мажино и линия Зигфрида… В Азербайджане, неподалёку от деревни Чукуюрт, на отвесной скале возвышаются руины замка. Несколько лет молодой учитель местной школы искал пути на неприступную вершину. Только на третий год он добрался до первой площадки, усыпанной обломками черепицы, осколками стеклянных браслетов и глиняных горшков. Здесь когда-то укрывались от Сасанидов местные князья. Но не спаслись…
Великая Китайская стена — памятник трагический, рассказывающий о сказочном богатстве, спеси и могуществе китайских императоров, о невероятном трудолюбии и терпении китайских мастеров и о напрасности бесчисленных жертв, ибо стена так и не выполнила отведённой ей роли.
В древности и в Средние века степи и пустыни Северного и Западного Китая были населены непокорными кочевниками. В периоды усиления Китайской империи её войска захватывали и временно подчиняли жителей тех мест, но династия слабела, Китай раскалывался на враждующие области, крестьянские восстания добивали слабеющего колосса, и тогда роли менялись: северные и западные кочевники вторгались во внутренние области, уводили пленных и скот, а порой захватывали столицу и возводили на престол своего ставленника. Так основывались монгольские и маньчжурские династии. Китай же впитывал в себя победителей, растворял их в миллионных массах китайцев, учил своей культуре, своей религии и через несколько десятилетий вновь обретал независимость… либо забывал о том, что на престоле сидят потомки недавних завоевателей.
Но даже в мирное время кочевники представляли опасность для районов, граничащих со степью и пустынями. Чжоу и особенно гунны периодически опустошали приграничные районы. Уже
