Через несколько секунд Миха уже скачет по кухне, гремит ящиками, хлопает створками буфета. В его руках эмалированная кастрюля. В кастрюле громыхает столовая и поварская утварь всех размеров и калибров, от мельхиоровой лопатки для масла, до огромного зазубренного поварского тесака. Миха трясётся, дрожит, задаётся вопросом «как жить-то дальше?» – и бежит в прихожую, держа кастрюлю перед собой.
Хозяйка дома уже там. Стоит перед дверью, прильнув к глазку. Вместо строгого официального наряда – на ней знакомый спортивным костюм. На рукавах темнеют неотстиранные пятна. Сомов вздрагивает. Кровь или мозги! В этом костюме она потрошила громил на заводе! Это боевой прикид Ноны Викторовны!
Училка хватает кастрюлю. Раскладывает ножи на стойке для обуви. Накрывает какими-то шмотками. Затем обращается к ученику.
– Сомов, чего бы ты не увидел, что бы не случилось – не поддавайся панике. Просто слушай мой голос. И выполняй то, что я говорю. Надо управиться как можно быстрее – после обеда здесь будет врач! Всё это очень некстати! Совершенно не вовремя!!!
Нона Викторовна раздраженно качает головой. Собирает волосы в пучок, связывает их резинкой.
– Так, Сомов. Иди в конец коридора. Просто стой там. Я открою дверь – и беспардонная сволочь сразу на тебя кинется. А я зайду со спины.
– В смысле, кинется? При всём уважении, а есть другой план?!
– Делай, что говорю! Сейчас не время для глупостей! Сомов!!! Немедленно стань где я сказала!!!
– Окей, окей, уже иду… погодите, дайте мне что-нибудь…
Миха на негнущихся ногах шагает к обувной стойке. Хватает нож. Нона Викторовна похлопывает ученика по плечу. В её голосе звучит одобрение.
– Молодец, Сомов. Аккуратно, не порежься. Займи своё место. И ничего не бойся.
Дама в спортивном костюме прижимается к стене возле входа. В её руке блестит массивный поварской нож. Берется за затертую ручку из желтого металла. И замирает. Боясь дышать и смотреть на дверь, замирает и Сомов.
С улицы слышны неразборчивые крики цыганки. Гостья взывает к Иисусу. Вопит о справедливости. Крайне негативно характеризует моральные качества Ноны Викторовны. Щедро осыпает хозяйку купеческого дома отборной матерной бранью. Через пару минут сквозь ругань и визг пробивается лязг калитки.
Нона Викторовна ждёт именно этого момента. Она подмигивает своему юному воздыхателю – и распахивает дверь.
***
В дверях показывается силуэт в косынке и пёстром платье. На смуглом лице выделяются глаза, белки скрыты под сеткой лопнувших сосудов. Кожа изрезана глубокими морщинами.
Горбясь и тряся целлофановым кульком, цыганка лезет в дом. И тут же замечает бледного как полотно Михаила Сомова. Осторожно, неторопливо, словно боясь спугнуть добычу, цыганка идёт к школяру, протянув открытую ладонь. Её рот постоянно двигается – оттуда, вместе с потоками слюны и блеском золотых зубов, лезет монотонная гипнотизирующая мантра.
– Ай, молодой, ай, красивый, не бойся, мальчик, дай я тебе погадаю, иди сюда, золотой, ай, милый, вижу, большая любовь тебе суждена, ай, молодой, золотой, эште, эште, дай тетя Петша тебе погадает, дай погадаю, молодой, красивый, эште-эште, мэре-мэхмэр, не бойся, мой золотой, ясно вижу, счастье тебя ждёт, мэре-эште…
Цыганка бормочет, шуршит кульком, пялится прямо в глаза. Слова сливаются в неразличимый гул. Сомов чувствует, как пол уходит из-под ног. Его накрывает приступ странного головокружения. Платье цыганки превращается в набор ярких пятен. Коридор начинает вращаться, словно картинка в калейдоскопе. Миха пятится, держится за стену, пытается не грохнуться. Трясёт головой, изо всех сил зажмуривается, пытаясь не поддаться наваждению.
Поток заклинаний прерывается оглушительным визгом, воплем боли и негодования!
Секунда – и визг переходит в шипение и громкое бульканье!
Морок моментально развеивается. Позади сгорбленной фигуры вырастает силуэт в спортивном костюме. Из шеи цыганки вылетает петля алой жижи. Следом, из расползающегося в стороны горла, выходит широкое лезвие кухонного ножа.
Нона Викторовна держит гостью за волосы. И, не отворачиваясь от летящих в лицо кровавых брызг, методично отрезает ей голову. Пилит трахею. Рассекает жилы. Вращает ножом, огибает лезвием хребет, словно мастер-обвальщик на скотобойне. Кровь хлещет как из брандспойта, раскрашивает пол, стены, потолок, Нону Викторовну, Сомова – и даже сам воздух наполняется багровым туманом.
Миха прижимает к губам ладонь. Борется с позывами к тошноте. Пытается не смотреть на дикую сцену. Однако, чаша с кошмарами лишь наклонилась. Её ещё предстоит испить.
***
Раздаётся влажный, мясистый хруст!
Волосы остаются в кулаке Ноны Викторовны вместе со скальпом!
Цыганка с ножом в шее рвётся вперед. Рвётся к школяру. Наполовину отрубленная голова раскачивается над кровавым фонтаном. Лишенный кожи череп мотается из стороны в сторону, словно помпон на детской шапке.
У Сома остаётся один лишь вариант – одновременно и блевануть, и обделаться. Но он ничего не успевает. Инстинктивно пятится, падает, отползает на заднице. Рассеяно наблюдает, как неестественно толстые жёлтые ногти летят ему прямо в лицо.
Сквозь багровую пелену доносится удивлённый возглас педагога из десятой школы. К счастью, Нона Викторовна привычна к неожиданностям во время расчленения. Эту даму легко вывести из себя, но трудно удивить. Она прыгает на бегущее тело. Полотно кухонного ножа проносится сквозь мясо и кости.
Рука цыганки достигает несчастного выпускника. И приземляется на его трико.
Из обрубка хлещет алая каша. Пальцы судорожно двигаются, пытаются вцепиться в портки. Сом с воем вскакивает – и, потеряв голову от страха, изо всех сил пинает отрубленную конечность. Коридор заполняется звоном разбитого стекла. Когтистая лапа улетает куда-то в сад.
Миха снова оказывается внутри кошмарного сна. Внутри багрового наваждения. Он с ужасом наблюдает, как училка работает ножом. Держит за ногу бьющееся тело, методично режет сухожилия. Она разделывает гостью точными, привычными движениями, точно как домохозяйка разделывает курицу для супа. Дурная, дикая, совершенно неуместная мысль рождается в затуманенной голове несчастного одиннадцатиклассника. В жопу кольцо. Фартук. Следует подарить ей непромокаемый фартук. Нона Викторовна будет рада фартуку.
Сомов не собирается помогать в мокром и нелёгком деле расчленения. Но дама в окровавленном костюме и сама недурно справляется. Она волочет бьющееся тело в ванную комнату. Изрезанная плоть живёт странной, ненормальной жизнью. Пытается встать, опереться на пол стопами, ладонью, обрубком руки. Но тут же падает, украшая стены и паркет кровавыми кляксами. Челюсти щёлкают в бессильной злобе. Свет люстры отражается от голого черепа.
Дверь в санузел захлопывается. Миха стоит посреди коридора. Просто стоит и дрожит, как осиновый лист. Через минуту Нона Викторова выходит, утирает лоб, берет с обувной стойки оставшиеся ножи – и возвращается к занятию, о котором Сом старается не думать.
