на других баб даже смотреть не мог. Мне и тебя одной за глаза хватает, подруга.
— Взаимно, подруга, взаимно…
Вот как-то так в семье князя и установился шаткий, непрочный мир. Марии предстояло рожать в начале осени, и у нее начали отекать ноги. Она безмерно радовалась, что муж не видит ее такой. Они ведь расстались, когда животик у нее только-только показался.
— Ой! — вздрогнула Мария и схватилась за бок. — Толкается-то как сильно!
— Мальчик будет! Это верный знак, — со знанием дела сказала свекровь, которая выложила на стол веер карт. Семь пик сыграла Милица, и Любава аккуратно записала ей в пулю.
— Почему это мальчик, матушка? — ревниво спросила Людмила. — У меня Умила тоже толкалась не хуже мальчишек. Вдруг, девочка?
— Да мне уже все равно, если честно, — призналась Мария. — Пусть девочка будет, я не против. Больше женихов достойных останется. Моему сыну наследником не бывать, так какая теперь разница.
— И то правда, — буркнула едва слышно Людмила и снова уткнулась в карты. — Только пусть это будет девочка. Молю тебя, Мокошь! Я тебе жертвы богатые принесу!
— Слышали? — подняла голову Любава и немного нахмурила лоб. — Опять камень на город упал! Вчера кузнецу Лотару крышу побило, так Эльфрида, жена его, визжала, как недорезанная. А там дел-то! Черепицу расколотую вмиг заменили.
— Эльфрида скупердяйка известная, — со знанием дела сказала Людмила. — Еще поискать таких жадин. Слышали новость? Франки давеча подкоп под город вели, а наши воины их через какой-то горшок услышали и навстречу копать стали.
— Слышали, — кивнула Любава. — Побили тех франков, а подкоп завалили. Не о чем беспокоиться. От камней этих летящих и то неприятностей больше.
— Кстати, а зачем франки это делают? — спросила Мария. — Они больше в стену камни бросают, а не на город. А камни все мелкие, ими стену ни за что не проломить.
— Сама не пойму ничего, — равнодушно пожала плечами Любава. — Может, они не могут такой камнемет сделать, чтобы большой валун поднял. Ничего, Стоян говорит, франки скоро свои ремни варить будут. На неделю пути еды не осталось, а обозы через один люди Горана бьют. Недолго нам ждать, скоро закончится все.
— Не знаю, как вы, а я уже от этого грохота жутко устала, — капризно сказала Мария. — День и ночь камни летят, никакого покоя от них нет. А я, между прочим, ребенка под сердцем ношу, мне волноваться нельзя. Мизер, девушки! Я вас сегодня догола раздену!
* * *
Алеманны герцога Хродоберта шли назад, к Новгороду. Усталые, грязные и голодные люди тащились по лесным дорогам, погибая от стрел и копий, что летели почти непрерывно. Поначалу они разделились на несколько колонн, так, как привыкли делать в землях саксов, фризов и васконов. Так было удобней грабить, и так легче было кормиться на вражеской земле. Они поняли, что это смертельная ошибка, лишь когда две колонны попали под удар княжеской конницы, и были вытоптаны начисто копытами злых мохнатых лошадок. Юркие всадники, часть из которых оказалась степняками, а часть — пацанами с жидкими усишками, даже в бой поначалу вступать не стали. Они просто расстреливали беззащитную пехоту, искалечив множество воинов срезнями, широкими, в два пальца наконечниками. Страшные раны оставляли эти стрелы, и множество бойцов истекло кровью в горячке боя. Германцы дрогнули, и отступили, и тогда уже всадники порубили их, бегущих, саблями и побили булавами.
А потом пришла весть, что кавалерия лангобардов погибла почти полностью. А потом Хродоберт узнал, что бавары предали и ударили лангобардам в спину. А потом он внезапно осознал, что это конец, и остатки армии нужно срочно уводить из этой злой земли. Назад, к королевскому лагерю, плелось едва ли восемь тысяч человек, многие из которых были ранены. Это была половина из тех, кто вышел разорять этот край. Да, они разорили его, с этим не поспоришь. Да только много ли нужно времени, чтобы откопать новые землянки и срубить избы? Уж чего-чего, а дерева тут в достатке. Алеманны вышли к берегу Инна, а до Новгорода было еще два дня пути…
— Ваша светлость, разъезды вендов впереди замелькали, — доложил дружинник, который только что вернулся из разведки. — Много чаще, чем раньше. Я их лагерь с пригорка видел, день пути до него. Ждут нас впереди, ваша светлость, не пройти нам.
— С…суки! — выдохнул Хродоберт, и обхватил голову, перевязанную окровавленной тряпицей. — Передай всем: привал, тут остаемся.
— Догонят же, ваша светлость, — непонимающе посмотрел на него воин. — И утро же еще, до привала далеко.
— Делай, что говорят, — рыкнул на него Хродоберт. — Всех герцогов и графов сюда зови. И пошевеливайся!
Знать франков и алеманнов собралась быстро, и получаса не прошло. Суровые мужики, исхудавшие за время похода, с лицами, покрытыми пылью, в грязной одежде, вопросительно смотрели на командира. Никто не роптал, но настроение тут у всех было хуже некуда. Полное дерьмо, а не война. Хуже был только поход в Италию при Брунгильде, когда двадцать герцогов Австразии через Альпы со своими отрядами перешли, а их там лангобарды в пух и прах расколотили. Кто тогда в бою не погиб, умер, сраженный эпидемией дизентерии. Редкие счастливцы, которые назад через земли алеманнов возвращались, сполна вкусили вкус мести озверевших горцев. Ведь франки поначалу очень весело через те земли прошли, с огоньком, так сказать… Десятки тысяч воинов остались тогда в Италии ворон кормить, домой лишь единицы добрались. Вот и здесь что-то похожее намечается.
— Там впереди, конница вендов и авар, — обвел всех тяжелым взглядом Хродоберт. — Если пойдем вперед — нам конец. Пойдем назад — нам конец. Останемся тут — нам конец.
— Что предлагаешь? — хмыкнул Баронт, герцог из Нейстрии. — Может, сразу на мечи бросимся? Так я лучше в бою умру, как воин.
— Плоты, — коротко сказал Хродоберт. — Плоты рубить и плести щиты из веток. Никому не спать, не срать и не жрать. Всем работать, у кого раны позволяют. На два десятка воинов — один плот. Надо до завтрашнего полудня вниз по реке уйти. Если к левому берегу прижмемся, то стрелы не достанут. У нас времени день, не больше. Потом венды сами за нами придут. И тогда да, Баронт, ты погибнешь, как воин. И мы все до единого вместе с тобой.
Лагерь германцев, упавших было на землю без сил, закипел, словно похлебка на костре. Люди забегали и засуетились. Мало подходящее дерево срубить, нужно его от сучьев очистить и до воды дотащить. Люди, которые уже всякую надежду потеряли, работали, как проклятые. Поняли все, что только так они могут от конного лучника уйти, и
