изводила себя тревогой, но сейчас рядом был сильный и надежный мужчина, готовый принять на себя всю ответственность за ситуацию.
Листопад вернулся на кухню, кивнул — все в порядке. Телевизор бормотал, они сидели напротив друг друга и пили чай.
— Я делаю что-то не так? — спросил Игорь. — Ты обиделась? Я вел себя по-свински, знаю.
— Неправда, — Злата покачала головой. — Вы все правильно делали, все так.
— Могу я попросить говорить мне «ты»? Или я слишком… стар для тебя?
— Нет! Вы… ты… какие глупости ты говоришь! Ты… ты ведь… — Злата пыталась найти правильные слова, — это ведь твой дом, твой сын, твои правила. Я восхищалась с тобой с первого дня…
Игорь подался вперед.
— Но это три месяца! — продолжила девушка. — Мы знакомы три месяца! Прости, но я не верю.
— Не веришь, что можно человека полюбить за три месяца? А как же любовь с первого взгляда? Я знаю, что это возможно. Тогда, в квартире… Я ведь и лица твоего толком не рассмотрел, а переживал, как мальчишка. Я умею любить, Злата. Аня всегда мне это говорила.
— Твоя жена, — Злата покачала головой. — Она — одна из причин, почему я не верю. Я думаю, ты ее все еще любишь.
— Я люблю память о ней, люблю ее отражение во Владе. Это тоже была любовь с первого взгляда. Но Ани больше нет. И считаю, что если бы вместо нее ушел я, она нашла бы в себе силы жить и любить.
Злата подняла на Игоря глаза и тихо попросила:
— Расскажи. Как вы познакомились?
Игорь медленно заговорил:
— Ты уверена?
— Да.
— Я увидел Аню на остановке возле фабрики игрушек. Она как раз вышла из автобуса и стояла, оглядываясь по сторонам. Я уже жил самостоятельно, продал несколько картин, снял квартиру, купил себе первую машину, старые жигули, и очень гордился собой. Хотелось колесить по городу и орать в открытое окно «я — художник!» Но нужно было ходить на работу и выполнять скучные, монотонные задания. Я подъехал к девушке в потертых джинсах и огромном шарфе… у Ани не было теплого пальто, а дело было в ноябре, она связала себе шарф и куталась в него… он был там, в комнате до недавнего времени, тот шарф… Я подъехал, высунулся в окно и крикнул: «Я — художник!». Она засмеялась и сказала: «Я тоже». И я… полюбил, так иногда говорят в мелодрамах. С первого взгляда. Я знаю, что такое любить. Не думал, что смогу почувствовать это снова.
— Почему ты больше не рисуешь? — спросила Злата.
На сердце у нее было одновременно тепло, печально и сладко.
— Я рисую, — помолчав, ответил Игорь.
***
Злата даже не успела ничего сказать, обрадовавшись и тут же забыв про все свои волнения, а Листопад сам поднялся из-за стола и протянул ей руку.
— Идем.
Злата послушно пошла за ним в зеленую гостиную, приноравливаясь к его широким шагам. Пупс проводил их ленивым взглядом. Пес лежал возле горящего камина в гостиной и домой явно не собирался.
Игорь достал из шкафа альбом для эскизов и принялся в ней что-то перекладывать. Злата вглядывалась в его черты. Ей показалось, что Листопад поменялся прямо на ее глазах: стал моложе, расслабился. У него даже выражение лица другое, думала Злата, косясь на Игоря, глаза сияют. Как же он жил эти годы? Как отказался от своих мечтаний? Злата знала, как это трудно, вспоминая маму. В последние годы жизни она часто бралась за подработки, не имеющие отношения к живописи или писательству, и, как сама признавалась, жалела о каждой минуте, посвященной нелюбимому делу.
Ника и Лика рассказали Злате, что после гибели Анны Игорь помирился с отцом, обучался семейному делу, за несколько месяцев освоив то, на что у других уходили годы, днюя и ночуя на стройках и в офисе, потом проработал на разных должностях, изучая бизнес со всех сторон, и только затем принял от Владимира Евгеньевича руководящий пост в компании. Потому что есть Владушка, думала Злата, следя за тем, как Листопад перебирает рисунки в альбоме. Владушке нужен дом, репетиторы, хорошее питание, одежда, все то, что не может дать своему ребенку среднестатистический свободный художник.
— Вот, — сказал Листопад, выкладывая перед Златой несколько рисунков.
Она вгляделась в светлые, наполненные солнцем акварели, судорожно выдохнула, подняв глаза на Игоря, а он сказал:
— Да, ненапечатанные сказки твоей мамы. Рассмотри все. А я принесу наш чай.
ГЛАВА 19. Демоны бывают разные
Он вернулся минут через пятнадцать, дав Злате время. Лишь бы она не подумала, что таким образом он пытается пробить дорогу к ее сердцу. Может это и было в некотором роде взяткой, но такой, что Игорь сам увлекся, очаровался. Он рисовал часами, даже высыпаться перестал. И сделав последний штрих карандашом, понял, что вернул ощущения юности.
— Откуда? — спросила Злата, принимая из его рук чашку заново заваренного лимонного чая.
— Влад поделился. Ты сказала, что трудно найти художника, что дорого. Это мой подарок на Новый Год.
— Про Владушку я поняла, — тихо проговорила девушка. — Но откуда ты узнал, что рисовать? КАК рисовать? Это ведь волшебница, именно такая! Я показывала тебе мамины наброски? Я ведь помню, что не показывала! Тогда ОТКУДА? — голос ее стал умоляющим.
Злата провела пальцем по рисунку к последней главе «Льдинки и Огонька», той самой, в которой читатель понимает, что волшебница на самом деле обычная девушка, а заколдованный принц — паренек по соседству, что потерял своих близких и веру в жизнь. Девушка была в желтом платьице, открывающем смуглые коленки. Она стояла под деревом, а парень смотрел на нее так, словно видел в первый раз.
Игорь присел на край стола и улыбнулся:
— Я все время вспоминал, где слышал твою фамилию. Да, Степановых много, но у меня в голове вертелось что-то, связанное с рисованием. И тогда я вспомнил. Мне было пятнадцать или около того. Любава Денисовна преподавала у нас в художественной школе композицию. У вас у всех в семье такие красивые имена?
— Бабушку звали Василиса, — пробормотала Злата, жадно вслушиваясь. — Мама говорила, что работала в худшколе на Карамзина. Ты там учился?
— Да. Пару раз я видел, как у входа ее ждет мужчина с коляской. В коляске сидел ребенок. Это была ты… — у Игоря сдавило горло.
— Папа был еще жив, — Злата кивнула, глаза ее блестели.
— Однажды Любава Денисовна показала нам свои рисунки. Наброски к сказке о волшебнице и принце. Понимаешь, столько лет прошло, а я помню. Манеру письма ее помню,
