Все было так плохо, как она и представить не могла. Летти подумала, что ее развратило яркое ощущение чувственного наслаждения в объятиях вора и убийцы, такого, как Шип. То, что она вплотную приблизилась к тем же самым чувствам в этом мимолетном поцелуе с Рэнни, поставило на ней клеймо, как на окончательно падшей.
Подумать только, если бы она не уехала из Бостона, она бы и не подозревала ничего такого. Она должна хорошо хранить свою тайну. Никто не должен знать, как легко ее сбить с пути истинного, помоги ей Господь.
Однако был человек, который знал это, от которого она не могла скрыть своей природной сути. Этим человеком был Шип.
Шип, человек в разных обличьях, человек, который, возможно, каждый день находится среди них. Человек, который, наверное, сотни раз смотрел на нее и улыбался, вспоминая, как она отвечала на его поцелуи, знавший, какая она есть. При этой мысли в ней все мучительно перевернулось.
Она должна быть осторожней. Надо исключить саму возможность, чтобы кто-то показывал на нее пальцем. Она будет такой скромной и осмотрительной, какой ее учили быть. Никогда она не должна оставаться наедине с мужчиной. Даже с таким, как Рэнни. В особенности с Рэнни.
Этот обет, так уж сложилось, было нелегко хранить.
Сплендора, казалось, всегда полна мужчин. Как войска захватчиков, они продвинулись с веранды в холл и гостиную, потом в столовую, где Мама Тэсс кормила их жареной курятиной, воздушными булочками, копченой ветчиной и коровьим горохом, а также ее фирменным блюдом — лимонным тортом. Количество их возрастало, как численность татаро-монгольских орд, но были и завсегдатаи, такие, как Джонни Риден, Мартин Идеи и, конечно же, Томас Уорд. Мужчин нельзя было избежать, и в любом случае, как Летти сразу обнаружила, такие попытки лишь, наоборот, привлекут внимание. Все, что ей оставалось, быть любезной, но не сближаться с ними, сохраняя дистанцию своей холодностью.
Наступило воскресенье. Единственными гостями, Салли Энн и Питера можно не относить к этой категории, были завсегдатаи и О'Коннор, который приехал позже. День стоял жаркий и душный. Дождя не было уже почти три недели, ни разу с того ливня, когда Летти ездила к могиле брата. Палящее солнце испарило влагу, которой всегда было в избытке. Листья на деревьях вяло свисали, цветы в саду тетушки Эм поникли, трава и посевы пожелтели. Последние цветы магнолии стали медно-бурыми, а лепестки роз, обвивавших дерево у ворот, опадали, покрывая землю бледно-розовым снегом. От этой их схожести с холодным снегом жара казалась еще невыносимей.
Они сидели на веранде в надежде, скорее всего напрасной, вдохнуть свежего воздуха. Дамы обмахивались веерами и позволили джентльменам не только снять сюртуки и галстуки, но и расстегнуть воротники рубашек и закатать рукава. Но и после этого им приходилось вытирать пот со лбов и обмахиваться всем, что они только могли найти — от носовых платков до шляп и газет.
— И часто здесь так жарко? — вздохнув, спросил полковник Уорд.
Джонни фыркнул:
— Вы думаете, это жара? Подождите, когда наступит настоящее лето.
— И что, будет еще хуже?
— Да если сравнить с августом, то сейчас похолодание.
Мартин посмотрел на Джонни с усталым раздражением.
— Как говорил мой старый дедушка, сейчас жарче, чем у чертей на сковороде. Не давайте ему дурачить себя.
И в самом деле, день был невыносимо жарким. Пол веранды, даже покрытый холстом, так нагрелся с той стороны, где на него падало солнце, что нельзя было ступить босыми ногами. Все это знали, поскольку Лайонел и Питер неоднократно предпринимали такие попытки, подпрыгивая и вскрикивая, пока им не велено было прекратить. Они хотели проверить, правда ли можно поджарить на таком полу яичницу, после того как Джонни, не подумав, пробормотал эту старую поговорку. Но Салли Энн отвергла идею с таким резким из-за жары раздражением, что мальчишки предпочли удалиться в густую тень магнолии, где они, судя по всему, собирались прилечь. Летти жалела, что не может присоединиться к ним, так как там казалось прохладнее. Как и Томас, она хуже переносила жару, чем те, кто привык к ней с рождения.
Томас Уорд стер скатывающуюся с носа капельку пота.
— Как же вы все это выдерживаете целых три месяца?
Тетушка Эм посмотрела на него с состраданием в выцветших голубых глазах, однако брови ее шутливо приподнялись.
— Все вы?
Он улыбнулся ей, не понимая.
— Я не так это сказал?
— Конечно, нет. Если уж вы пытаетесь говорить, как южанин, то уж говорите «фее вы».
— Конечно, мэм. И как же фее вы это терпите?
— Что? А, погоду. Хорошо, тогда скажите мне, как же вы выносите снег и лед три или четыре месяца в году?
— Мы привыкли к этому.
— Вот вам и ответ, — она уверенно кивнула. — И вы привыкнете к жаре через несколько лет.
— Лет? — В голосе его было шутливое отчаяние.
— Когда ваша кровь перестанет быть такой густой, она побежит быстрее.
Издалека донесся глухой рокот грома. Разговор тут же оборвался, все замолкли, прислушиваясь. Рокочущий звук долетал раз или два и до этого. Но сейчас он казался громче и как будто бы ближе.
Тишину наконец нарушил О'Коннор:
— Да что погода, я слышал, сегодня днем будут хоронить переселенцев.
— Что еще за переселенцы? — спросила тетушка Эм, в ее голосе звучало раздражение.
— Вы не слышали? Мальчишки, собиравшие ежевику, нашли вчера вечером пожилых мужчину и женщину. Их ограбили и убили, а потом бросили неподалеку в лесу. На дороге были следы борьбы, а от места преступления уходили следы колес коляски. Кажется, они и не переселенцы в Техас, а просто проезжали через эти места. Может быть, навестить родственников в Накитоше.
— Какой ужас!
Салли Энн содрогнулась:
— Да, ужас. Кто бы это ни совершил, он — изверг. Он перерезал женщине горло, а мужчине забрался на спину и крутил голову, пока не сломал шею.
— Мистер О'Коннор, я попрошу вас! — воскликнула тетушка Эм.
— Но ведь не при дамах же, сэр, пожалуйста, — произнес с отвращением Мартин почти одновременно с ней.
Джонни издал раздраженный возглас. Тонкая кожа его лица сначала побледнела, потом стала ярко-красной. Рэнни, если судить по его лицу, не проявил большого интереса к рассказу, но протянул ладонь и сжал руку друга.
Прервала последовавшее неловкое молчание Салли Энн:
— Кто бы ни вытворял эти ужасные вещи, он становится все наглее, по крайней мере, так кажется.
— Или еще беззастенчивее, — добавил Томас. — Люди, которым их преступления несколько раз сходят с рук, в конце концов, начинают думать, будто им все позволено.
