Шарлотта
— Прошу прощения, миледи, ее сиятельства нет дома. — Дворецкий Бирсфорда закрывает дверь перед моим носом, оставив меня на пороге.
Записка, которую я послала Энн после ее вчерашнего визита, осталась без ответа. Как и та, что я отправила сегодня. Я обещала Энн — правда, еще до того, как узнала ее намерения, — что не скажу Шаду, но я в растерянности. Если я не выложу это кому-нибудь, я стану соучастницей ее плана. Если скажу Шаду (я ведь не дурочка, я знаю, что должна это сделать), он поступит типичным мужским образом и, несомненно, спровоцирует по меньшей мере одну дуэль, возможно, снова с Бирсфордом, который не поверит, что его сладкая Энн способна на такое вероломство.
Мне остается полагаться только на женскую хитрость. Энн, несомненно, это одобрила бы, даже при том, что, подозреваю, я надела неподходящую для такого случая шляпу. Так что я решаю поговорить с другой женщиной. Поскольку Мэрианн сестра Шада, то о ней речь не идет и выбор значительно сужается.
Остается моя мать. Мне нужно ее навестить. Разве Джордж не говорил, что я должна это делать? К тому же Шад вчера прогнал ее, совершенно справедливо рассудив, что ее скорбные заявления, пусть сделанные из самых лучших побуждений, не улучшат состояния моего здоровья.
— Милорд сказал, чтобы я отвез вас домой, как только вы закончите визиты, — говорит Джереми, поглядывая на крыльцо.
— Я даже не начала делать визиты, — отвечаю я, раздраженная тем, что его привязанность полностью переключилась на Шада. — Мы поедем к Хейденам. Ты ведь хочешь повидать своих друзей?
— Да, миледи, очень. — Джереми плетется впереди меня, чтобы открыть дверцу кареты. Я сажусь, смирившись с тем, что мне не избежать встречи с матерью. Надеюсь, Джордж и отец будут дома и добавят добродушного настроения.
Удача не улыбается мне. Я нахожу мать одну, распростертую на кушетке, с носовым платком в одной руке и стаканчиком кордиала — в другой.
— Мой бедный раненый ребенок! У меня такая головная боль, — с обычным пафосом произносит мать.
— Печально слышать. — Я посылаю лакея за чаем. — Моя рука сегодня намного лучше.
— Он чудовище, — бормочет мать.
— Это был несчастный случай. — Это единственная версия, предназначенная для моих озабоченных родственников. Я не приукрашиваю ее подробностями, поскольку знаю, что иначе запутаюсь, а я никудышная лгунья.
— Бедного дорогого Генри больше не ждет обитель Гименея. — Теперь я замечаю смятое и закапанное письмо, валяющееся рядом с маленьким столом, на котором стоит бутылка кордиала.
— О Господи. Как обидно.
— Молодая особа, о которой идет речь, разорвала узы любви. — Каждое слово сказано с большой буквы. — А это плохой признак.
— Печально слышать. — Слава Богу, у девушки есть хоть немного здравого смысла. — Генри очень расстроен?
— Боюсь, что да. Как жаль, что я не могу быть с моим дорогим мальчиком в его печали и беде.
— О, думаю, он довольно скоро оправится.
— Ты не понимаешь. Как и я, Генри одарен тонкой чувствительной душой.
Я приехала не за сочувствием — подозреваю, что вчера упустила шанс получить его благодаря бдительности Шада, — но причитания матери насчет Генри становятся утомительными.
Она чуть приподнимается, чтобы с трагическим видом махнуть рукой в сторону чайника. Я встаю и наливаю чай. Усилие не прошло даром, мать с измученным видом откидывается на спинку дивана.
— Где Джордж и папа? — спрашиваю я.
— На верховой прогулке.
— Почему они не взяли тебя? Уверена, свежий воздух пошел бы тебе на пользу. Ты бы отвлеклась.
Мать пожимает плечами. По ее настоянию я читаю письмо, отметив обычную непоследовательность и отвратительное правописание Генри. Кроме сообщения о расторжении помолвки, неопределенного обещания скоро посетить Лондон и многозначительного комментария, что военная жизнь оказалась куда дороже, чем он ожидал, ему почти нечего сказать. Не испытывая материнских чувств, я не могу обнаружить в его строчках особого страдания.
— Непохоже, что он очень расстроен. Хорошо, что он храбро встречает неприятные обстоятельства.
В ответ на мою попытку привнести немного жизнерадостности, мама стонет.
Я осторожно отодвигаю в сторону бокал с кордиалом и ставлю на его место чашку с блюдцем.
— Мне жаль, что ты так несчастна.
Мама, я всегда несчастна, и я не знаю, что можно сделать для человека, который настроен страдать. Но она моя мама, и я должна спросить ее совета. Так что я с энтузиазмом пускаюсь в печальную историю Энн и ее ребенка (восхищаясь собственной осмотрительностью, я упоминаю, что в ее браке с Бирсфордом есть определенные сложности), рассказываю о внезапном появлении ее прежнего возлюбленного и его требовании бежать вместе.
— Что мне делать? Она не станет говорить со мной. И погибнет. Не думаю, что такой негодяй может перемениться, как она уверяет. Я не могу поговорить об этом со своим мужем. Мама, пожалуйста, посоветуй мне.
Какой-то звук слетает с губ моей матери. Слабый храп. Она все это время спала?
— Мама! Проснись! — Я гремлю чашкой, чтобы привлечь ее внимание.
Она не шевелится. Я трясу ее за плечо.
— Мама! — кричу я ей в ухо.
Мать что-то бормочет, причмокивая губами, и продолжает спать. Она мертвецки пьяна. Можно было бы сообразить. Я накрываю ее шалью и подсовываю ей под голову подушку. Интересно, вспомнит ли она хотя бы то, что я была здесь?
Моя мать подвела меня, и есть только один человек, который, полагаю, может помочь.
— Снова вы, — говорит леди Ренбурн. — Он сбежал с актрисой? Я слышала, что он бурно развлекался с какой-то потаскушкой в театре и буквально выволок ее из ложи Бирсфорда.
— Нет, мэм. Это была я. — Я сгоняю с кресла кошку и сажусь.
— Выпейте кларета. Мы в доме не держим чай. Один из томных молодых людей отправляется налить бокал.
— А как насчет того, что он стрелял в вас? Вы уже завели любовника? Не думаю. Ба, я слышала, леди Фринчинэм прятала своего любовника за ширмой в спальне, пока Фринчинэм осуществлял с ней брачные отношения. Потом они послали за устрицами и шампанским и начали все сначала. На этот раз…
— И не забудьте мальчика из рыбной лавки, который принес устриц, мадам, — промурлыкал Фрэнсис или Том, а может, и Джонни, поскольку я действительно не могу различить их.
— Что за манеры! — взвизгнула леди Ренбурн, стукнув его веером. — Не перебивай, когда я рассказываю. Ну, чего вы хотите?
— Вашего совета, мэм, в серьезном деле, однако… — Я задаюсь вопросом, как попросить, чтобы ее смазливые молодые люди удалились.
