Мышка сидит на скамейке и наблюдает за копошащимся в песочнице Мироном. Сын замечает меня первым и бросается навстречу. Присаживаюсь на корточки и обнимаю его.
- Папочка, я так соскучился! Почему ты ко мне не приходишь?
Если бы я мог ответить на этот вопрос! Как объяснить ребёнку, что мне больно встречаться с его мамой? Что я – эгоистичный индюк, который сначала делает, а потом думает?
- Как у тебя дела?
- Нормально. Я слушаюсь маму, правда! Но она почему-то всё время плачет, когда думает, что я не вижу. А я всё вижу! Только она не признаётся, кто её обидел!
- Ясно. Иди поиграй ещё немножко, а я посижу с мамой на лавочке и подожду тебя.
Опускаюсь рядом с Мышкой. Она не смотрит в мою сторону – делает вид, что не сводит глаз с детей. Мне трудно начать разговор, а она никак не помогает.
- Маша, как у тебя дела?
- Нормально, – лишь на мгновение поворачивается ко мне, но тут же отводит взгляд.
- Что ты решила с ребёнком?
- С Мироном?
- Нет, с беременностью.
В горле как будто ком застрял, говорить тяжело. Боюсь услышать свой приговор.
- А что я могла решить? – пожимает плечами, но не поворачивается, и я не вижу её лица.
- Ты… оставила его?
- Конечно!
- Конечно – значит, да?
- Да.
Прикрываю на мгновение глаза. Не представляю, как пережил бы противоположный ответ.
- Как ты себя чувствуешь?
- Спасибо, нормально.
- Я сдал анализы, – накрываю её ладонь своей.
Руку не вырывает, но никак не реагирует.
- Сказали, что я могу иметь детей. Это очень странно, трудно в это поверить, потому что мне много раз говорили, что я бесплодный и шансов нет. И я лечился, но ничего не помогало. Я, конечно, сдам ещё и в других лабораториях, и через две недели в этой повторно…
- А не проще ли просто сделать тест на отцовство? – Мышка перебивает меня. – Это наверняка сэкономит кучу времени и нервов.
Она говорит с такой уверенностью, что вот сейчас я окончательно понимаю, что все мои подозрения и недоверие ей – полный бред. Не могла она мне ни с кем изменить. Иначе не говорила бы сейчас таким тоном про тест. И не клялась тогда, и вообще… Чёрт, это же моя Мышка! Она просто не могла! Как я мог в ней усомниться?
- Маша, тебе долго собираться?
- На анализ? Так его, наверное, только утром делают.
- Нет, чтобы вернуться ко мне.
Молчит. Обдумывает. А потом выдаёт:
- Коля, я – не собачка. Захотел позвал, захотел вышвырнул – так нельзя. Я же живой человек! – она наконец поворачивается лицом и шепчет, чтобы никто вокруг не слышал, и я улавливаю в её голосе истеричные нотки, будто она собирается плакать. – Завтра тебе снова что-то покажется или не понравится, и ты опять меня выгонишь?
- Мышка, прости меня. Я обещаю, что постараюсь впредь сдерживать свои эмоции. Но… вот такой я. Знаю, что характер гнусный. Я буду исправляться, честно. Поехали домой?
Обхватываю её руками и прижимаю к себе.
- Маш, мне так плохо без тебя, просто невыносимо. Пожалуйста, возвращайся. Прости меня.
Я не умею просить прощения. Как-то раньше не особенно приходилось. Всегда достаточно было сказать: признаю, я был неправ. Но эта маленькая женщина что-то ломает внутри меня, и мне поневоле приходится подстраиваться к происходящим во мне переменам.
- Ты голодный? – отстраняется и смотрит синими глазищами, будто в душу заглядывает.
- С удовольствием перекусил бы чего-нибудь. Я на нервах всегда есть хочу.
- Борщ будешь?
- Спрашиваешь! Конечно.
- Идём, я тебя накормлю.
Дома нас встречает тёща. То ли она меня не очень жалует, то ли по характеру такая суровая, но я всегда под её взглядом ощущаю себя провинившимся школьником. А тут я и вправду виноват, но она не выговаривает мне, только смотрит сердито. Кантемирова меня бы уже на части разорвала и в землю закопала, так что на сей раз мне с тёщей куда больше повезло.
Квартирка у них небольшая, кухонька крохотная, спрятаться негде. Но когда Мышка начинает суетиться, накладывая мне еду, мама берёт Мирона и уводит его в комнату, давая возможность нам побыть наедине.
На улице ещё светло, но сына скоро нужно укладывать спать, а потому стоит поторопиться. Помогаю Маше складывать вещи, постоянно отвлекаясь на прикосновения. Безумно хочется сгрести её в охапку, но приходится терпеть до дома.
Когда выходим, формально приобнимаю тёщу на прощание, и она мне тихо говорит:
- Не обижайте, пожалуйста, Машу, она – очень ранимая, а ей нельзя сейчас волноваться. И Мирон очень скучал по вам. Ребёнку нужна нормальная семья и стабильность.
- Спасибо, мама. Обещаю, что буду очень стараться.
Ощущаю себя ввернутым наизнанку, уязвимым без защитного панциря. И искренне благодарен тёще, что не сыплет соль на раны и не добивает лежачего.
Глава 24Держу конверт в руках, не решаясь заглянуть вовнутрь. Я знаю, что там написано. Но одно дело просто знать, а другое – получить этому документальное подтверждение. Стыдно признаться, но у меня трясутся руки.
Всегда убеждал себя, что мне плевать на потомство. Сначала потому что был слишком молод. Потом потому, что знал приговор врачей. Никогда не думал, что сентиментален настолько, что побоюсь открыть результаты теста на отцовство. А это ведь не просто какой-то абстрактный ребёнок, а наш общий малыш с моей Мышкой!
Так и не вскрыв конверт, выхожу из лаборатории. Растерянно смотрю по сторонам – не могу вспомнить, где поставил машину. Набираю жене. Она с Мироном сейчас где-то на занятиях. Отвечает почти сразу.
- Маш, тут такое дело. Нужна твоя помощь. Куда мне подъехать?
Она называет адрес, и через пятнадцать минут я паркуюсь возле кафе, где она меня ждёт.
- Мышонок, что-то я растерялся. Можешь открыть?
- Ты? Растерялся? – удивляется искренне. – Такое вообще бывает?
- Оказывается, да. Сам в шоке. Открывай скорее.
Мышка распечатывает конверт, достаёт оттуда лист с какими-то цифрами, просматривает, но мне показывать не торопится.
- Ну, что там?
- Ты по-прежнему сомневаешься? – говорит строгим голосом, как училка.
- Нет, но почему-то очень волнуюсь.
Она передаёт лист мне, я бегаю по нему глазами и ничего не понимаю.
- Куда смотреть?
