— Конечно, знает. Ты думаешь, мне пришлось обманом затаскивать ее к себе в постель? Или платить ей за это?
Как ни странно, мать не нашлась с ответом.
— Ты выглядишь, как подобает в таком случае выглядеть матери — смотришь, неодобрительно поджав губы. Не подействует, Берни. Все эти годы ты так гордилась, что изумляешь мир, тратишь деньги Сент-Джонов и создаешь свою собственную, утонченную жизнь, выбирая для этого самое немыслимое поведение. Я помню, как ты учила меня наслаждаться всеми доступными способами: ведь мир ненадежен, а жизнь быстротечна.
— Тебе было тринадцать. Ты приехал домой на каникулы и тосковал по сестре друга, — сказала Берни, снимая тюрбан и поправляя волосы.
— А что изменилось с тех пор?
— Если ты не знаешь ответа, Арчер, я очень в тебе разочарована.
— Женщины используют этот прием испокон веков: «Если ты не знаешь…» Бедный несчастный простачок чувствует себя виноватым и готов сознаться в сотне грехов. Со мной этого не пройдет.
Берни подбоченилась и взглянула ему в лицо:
— Тогда позволь мне прояснить положение дел, Арчер, если ты упорно отказываешься посмотреть правде в глаза. Жизнь молодой женщины сломана, под сомнением ее душевное и физическое здоровье, репутация погибла, и все это из-за одного человека. Из-за тебя. Она грезит во сне и наяву, и когда голос шепчет ей об опасности, что она делает? Пытается защитить объект заботы! И чем ты ей платишь? Сначала высмеиваешь, потом совращаешь се.
— Это тебя совершенно не касается, мама! Совращение было взаимным. — Настойчивое желание поцелуя, готовность, с которой оба вступили в связь, — не совсем подходящая тема для разговора, это его частное и глубоко личное дело. — Не вмешивайся в мою жизнь! Я не потерплю этого, несмотря на всю любовь, которую к тебе питаю. Ты — женщина мира. Ты прекрасно знаешь, что произошло.
Она взмахнула руками:
— Только не пытайся убедить меня, будто это что-то вроде «права сеньора», Арчер, или что Мэри-Кейт пожертвовала своей репутацией без борьбы. Даже служанка должна защищать себя в мире, которым правят мужчины.
— А мне почему-то кажется, что большинство мужчин должно защищаться от тебя.
— Не увиливай от разговора, Арчер! — Ее глаза полыхнули гневом.
— Очень хорошо! Тогда я просто не стану с тобой об этом говорить. И не потерплю замечаний по поводу моей жизни, моих поступков, моих намерений даже от тебя.
— А от Мэри-Кейт?
— От нее тоже.
— А как насчет ее совращения? — Он молчал, и Берни нахмурилась. — Значит, продолжишь пользоваться ее положением.
— Она далеко не невинна, Берни. Она взрослая женщина.
— Для которой непривычно богатство, которым блещет Сандерхерст. По-твоему, это ее нисколько не привлекает?
— Ты никогда не опустишься до лести, не так ли? — Сент-Джон одарил мать саркастической улыбкой. — А может, ее привлекаю я, а не мое золото?
— На этот вопрос можешь ответить только ты, Арчер. Что ей на самом деле нужно? Разве она не стала частью твоей жизни? А вдруг она преследует какую-то низкую цель? Удивлена, что ты не выгнал эту маленькую ведьму.
— Возможно, она говорит правду, мама. Взгляд Берни стал острым, как толедский клинок.
— Вот именно, Арчер. Возможно, она говорит правду.
Он был человеком противоречий, поэтому и задал вопрос Мэри-Кейт позже, когда пришел к ней в комнату.
— Как ты думаешь, почему Алиса разговаривает с тобой?
— А почему ты теперь об этом спрашиваешь, Арчер? Она все еще не сняла своего смехотворного наряда и должна была бы выглядеть в нем нелепо. Но не выглядела, и говорила не как служанка, и не была похожа на прислугу Сандерхерста. Она сбивала его с толку, раздражала, заставляла подвергать сомнению все то, что он считал истинным и непреложным. Она заставляла его сердце заходиться от радости, которую дарило прикосновение к ней, ее смех.
— Скажи мне, Мэри-Кейт.
— Как легко ты требуешь, Арчер. Говори, Мэри-Кейт, и я снова должна все рассказать, чтобы ты снова надо мной посмеялся.
— Разве я смеялся? В последнее время?
— Это плата за возможность спать с тобой, Арчер?
Она улыбнулась какой-то жалкой улыбкой, и ему захотелось прикоснуться к ней, заверить пальцами, губами, объятиями: он не станет над ней смеяться.
— Прошу тебя, — тихо произнес он. Мэри-Кейт отвернулась от окна, подошла к камину и положила ладонь на каминную доску. Так она стояла задумавшись, а отблески пламени играли в ее пышных волосах.
— У тебя когда-нибудь было такое чувство, что ты что-то сделал не так и твой внутренний голос напоминает тебе об этом?
— Голос совести? — Он улыбнулся. — У одних он громче, у других тише.
Она не обернулась, ничем не дала знать, что слышала его замечание. А может, ей трудно ответить?
— Иногда он не громче попискивания чайника, в других случаях словно крик. — Она провела пальцем по золоченой бронзе часов, тронула мраморный уголок, погладила вырезанные виноградные грозди, яблоки и гранаты. Пьедестал миниатюрной позолоченной колонны украшала тонкая, хрупкая резьба. — Напоминание, только более настойчивое. Чувство опасности и сожаление, что это трудно осознать.
— Тогда интуиция?
— Ты все еще пытаешься найти в этом разумное начало? — Ее глаза сверкнули досадой. — Ты думаешь, я не пыталась?
Арчер не задавался этим вопросом.
— Откуда ты знаешь, что это Алиса?
— Я ее видела.
— Видела?
— В одном из первых снов. Я видела ее лицо в пруду или в зеркале, а потом отражение затуманилось.
— Она говорит тебе, что я в опасности?
Она повернулась и посмотрела на него открытым, исполненным сочувствия взглядом:
— Нет, Арчер, я ошибалась. Алиса хочет, чтобы я защитила вовсе не тебя.
Наступило молчание, но в нем не было согласия последних дней, а бродили самые разные чувства.
— Новое видение, дорогая? Мэри-Кейт кивнула.
Арчера захлестнула буря ощущений. Он едва мог их осознать, не говоря уже о том, чтобы произнести связное предложение. Из смятения разума выступило одно чувство: нереальность происходящего.
— Не слишком оригинальная уловка, знаешь ли, — проговорил он с притворным равнодушием.
Мэри-Кейт, похоже, поразилась его заявлению, но он вспомнил — и все прежние уроки всплыли у него перед глазами, — что не должен доверять даже самому невинному выражению ее лица.
— Это хорошо срабатывает во время охоты. Лиса меняет направление, петляет и сбивает с толку собак до тех пор, пока они не будут готовы сцепиться друг с другом. Ты преследуешь ту же цель? Смутить меня до такой степени, что я взвою и приму все, что ты вздумаешь сказать?
