как будто захотелось спать. И, может, я всего на секунду прикрою глаза, и наваждение пропадет. И эта фарфоровая кукла, как из кошмарных фильмов, с кровавым ртом полным острых зубов — всего лишь плод воображения.
Охрипшее горло пронзила боль, по шее потекло, и глаза закрылись, когда я поняла, что не могу вдохнуть. Я открывала рот, хватая пустоту, запутавшись руками в черных кружевах.
Сквозь жуткий вой и крики борьбы, сквозь боль от удара головой об колючий кружащийся пол, сквозь жар, окутавший меня, словно верблюжьим одеялом, я почувствовала знакомый запах. Тот сладкий апельсин у дымовой трубы и… губы. Холодные как сама смерть. На моей шее.
— Убьешь ее! Дышать ей нечем!
— На верхнем этаже окно! Беги!! Беги скорее!!
Меня трясло, еще немного и стошнит, но не вдохнуть, чтоб вырвало. Как будто вечность в полиэтиленовом пакете, а он в центрифуге, вытрясает из меня остатки жизни. Бьет, толкает, протискивает в игольное ушко и шепчет ласковым голосом, пробирающее до нутра: «Скоро… уже почти…»
И вдруг легкие взорвало ветром, а уши звоном битого стекла. Касаясь щекой рубашки, боялась открыть глаза, но уже знала, что это он.
Он пахнет хвойным лесом Красной горы, кирпичным дымоходом и вином. Лицом зарылась в этот запах, не ощутив тепла. Ни стука сердца, ни дыхания. Разочарованно скрипнув зубами, он поспешил опустить меня на пол, и волшебство пропало.
Мертвым голосом Олав проронил, обращаясь к кому-то:
— Вот, черт, Елена…
Глава 18. Беги
Открыв глаза, жадно дыша полной грудью, я даже не испытала укола ревности, увидев, как Олав поднимает на руки другую девушку.
Ее безвольные руки спадали вниз, а синие губы были открыты в последнем крике. Сидевшая в кресле была уже пару часов как мертва.
Олав бережно вынес ее из комнаты и вернулся через минуту с куском бархатной шторы. Укутав меня по самую макушку, он посадил меня в кресло у разбитого окна, через которое комнату заполнял самый вкусный в мире осенний воздух. С ароматами шоссе и голубиного помета на дождем пахнущих верхних этажах небоскреба. Слаще в жизни не вдыхала, я словно ела его ноздрями и не могла наесться.
Мы смотрели на город вместе, боясь разрушить тишину или взглянуть в глаза друг другу. Я набралась храбрости, но он первым произнес:
— Мне нужно идти. Узнать, кто пытался тебя убить. Систему активировали не мы. Останься здесь, это самое безопасное место.
И вышел, не оглянувшись. В коридоре раздались удаляющиеся торопливые шаги, а я осталась одна. Шли минуты и часы, наполненные звуками ночного города и воем сирен. Как будто меня все покинули и забыли здесь. Ушли домой, понадеявшись, что я тоже. Что я как-нибудь сама.
Тишину разбудил мой урчащий живот. Уже ведь больше суток ничего не ела. Хотелось пить неимоверно. Пошатываясь, я встала и бросила взгляд на светлеющее небо. Наверное час до рассвета, а может меньше. Дышать было уже легче, но ужасно болело горло. Сбросив свой теплый бархатный мешок, чтобы не путался под ногами, я вышла из комнаты.
Неспеша я преодолела коридор, комнату с жуткими куклами, где среди фарфоровых копий столько времени жила юная тринадцатилетняя Кристина Харель. С трудом я вспомнила ее имя, когда-то ставшее для меня символом бунтарства и романтической любви двух представителей враждующих видов. Джульетта, больная лейкемией, и никому не известный Ромео, которых все считали пропавшими уже год.
Что ж, газетчики считавшие ее жертвой кровожадного убийцы, недалеко ушли от правды. Вот только и она оказалась под стать повелителю ночи. Дочь безумного ученого.
Я коснулась рукой саднящей раны на шее, замотанной мокрым полотенцем. Если бы не Олав, я была бы уже мертва. Снова.
Как ему удалось… Он получил лекарство? Бесчеловечный эксперимент окончен. Но мы еще не свободны. Что теперь будет? Ясно только одно: беременности от него не будет. Теперь уже никогда.
Но можно же просто жить? Мы спасемся, будем вместе. Если он этого хочет. А хочет ли? Где он сейчас? Может, уже сбежал…
На лестнице замок был разворочен и вырван с мясом из металлической рамы. Решетка, закрывавшая раньше проход вниз, со стороны замка разъехалась от удара и повалилась, и только один прут остался упрямо торчать под спуском с верхнего этажа как гордый шпиль.
Я спустилась по закопченым от гари ступеням и аккуратно, оглядываясь по сторонам, прошла через помещение с клетками для животных. В лаборатории, прислоненное к большой клетке лежало тельце накрытое с головой мятым медицинским халатом, которым вскрывали клетку. Из под полы торчали пышным ворохом черные кружева с белым подъюбником и лакированная туфелька «мэри джейн».
Минуя двери, я вышла к лифту, у раскрытых створок которого в зияющую шахту уходила веревка из связанных и скрученных простыней. Перекинув ноги через край, я спустилась по ней в фойе и там обнаружила открытые настежь двери.
Поднеся палец к кнопке лифта, я прислушалась. Прислонила ухо к хромированным дверям: гудит. Он едет, и близко. Похоже, кто-то поднимается сюда. Меня начала накрывать истеричной волной паника, словно девятый вал Айвазовского, сковав адреналином непослушные ноги.
Сделав лишь пару шагов назад, я поняла, что не успею подняться по веревке раньше, чем двери откроются, да и бежать на перегонки с вампирами — глупейшая затея.
Смирившись с судьбой, я глубоко вдохнула и подобрала кусок битой плитки, валявшийся в рваном строительном полиэтилене среди мусора.
Выставив вперед свой керамический нож, я встала напротив лифта, собираясь напасть неожиданно, чтобы наверняка. Однако, увидев в открывшихся дверях трех увешанных чумазым обмундированием пожарных в заляпанных копотью шлемах, я застыла.
Нелепая ситуация. И я уже собиралась опустить свое пещерное оружие, когда один из них с нечеловеческой скоростью бросился ко мне.
Выставив вперед осколок, я полоснула им по огнеупорной броне, опоясывающей шею, в ярости сжимая челюсти.
— В глаза, Марина! Разве у меня здесь глаза? — Раздался из-под замаранной сажей каски знакомый голос.
— Жан?! — я бросилась ему на шею, отбросив кусок ненужной плитки.
— Он самый. И он почти не сердит, что ты не позвонила. — С наигранной обидой произнес Жан, одной рукой снимая каску, а другой обнимая меня за талию, бессовестно пачкая сажей. За его спиной, выйдя из лифта, расстегивая и скидывая на пол огнеупорные костюмы и шлемы на свет появились Хетт и добродушно улыбающийся Кармайкл.
Я оторвалась от Жана и, подойдя к Леонарду, уже не в силах больше держаться, разревелась, уткнувшись лбом ему в грудь.
— Ну что ты, Бэмби. Ты сильная. Скоро поедешь домой. — Проговорил он, обнимая
