– Люблю, – сказал он.
Она наклонилась и стала вытирать ноги.
– Ты хочешь, чтобы я снова заболела? – спросила она.
– Да, – ответил он.
– Тогда ты ненавидишь меня, – сказал она, – ты не любишь меня.
Она выпрямилась. Он взял ее за руку, прохладную и влажную, мягкую.
– Лайлак… – сказал он.
– Анна.
Он попробовал поцеловать ее в губы, но она отстранилась.
Он поцеловал ее в щеку.
– Теперь направь на меня свой пистолет и изнасилуй, – сказала она.
– Я не сделаю этого, – ответил он и отпустил ее руку.
– Не знаю, почему бы тебе этого не сделать, – сказала она, надевая комбинезон и наощупь застегивая его. – Пожалуйста, Ли, давай вернемся в город. Я уверена, что тебя можно вылечить, потому что если бы ты был по-настоящему болен, неизлечимо болен, ты бы изнасиловал меня. Ты бы был гораздо менее добрым, чем сейчас.
– Пошли в укрытие, – сказал он.
– Пожалуйста, Ли… – настаивала Лайлак.
– Чип, – поправил он. – Меня зовут Чип. Пошли, – он кивнул в сторону укрытия, и они пошли, пробираясь через заросли.
Ближе к концу недели она взяла его ручку и книгу, которую он читал, и стала рисовать картинки на обороте обложки – почти похожих Христа и Веи, дома, свою левую руку и ряд оттененных крестов и серпов. Он смотрел за ней, чтобы убедиться, что она не пишет записок, которые попытается передать кому-нибудь в воскресенье.
Потом нарисовал здание и показал ей.
– Что это? – спросила она.
– Здание.
– Нет, не похоже.
– Это здание, – сказал он. – Не обязательно всем им быть плоскими и прямоугольными.
– А что это за овалы?
– Окна.
– Никогда не видела такого здания, – сказала она. – Даже в до-Объединенческом. Где оно?
– Нигде, – сказал он. – Я его придумал.
– Ох, – сказала она, – тогда это не здание, оно не настоящее. Как ты можешь рисовать то, чего нет?
– Я болен, член? – спросил он.
Она вернула ему книгу, не глядя в глаза.
– Не шути с этим, – сказала она.
Он надеялся – ну, не надеялся, но думал, что это возможно, случится, – что в субботу ночью, из привычки или из желания, или только из членской доброты, она проявит женский интерес к нему. Но этого не произошло. Она была такая же, как во все другие ночи, тихо сидела в сумерках, обхватив руками колени, смотря на ленту пурпурного неба между качающимися черными верхушками деревьев и черным каменным козырьком над головой.
– Субботняя ночь, – сказал он.
– Я знаю, – ответила она.
Они молчали несколько секунд, а затем она сказала:
– Я не получу мое лечение, да?
– Нет, – сказал он.
– Тогда я могу забеременеть, – сказала она. – Мне нельзя иметь детей, и тебе тоже.
Он хотел сказать ей, что они идут в такое место, где решения Уни не имеют силы, но было еще слишком рано: она могла испугаться и стать неуправляемой.
– Да, я думаю, ты права, – сказал он.
Он связал ее, накрыл и поцеловал в щеку. Она молча лежала в темноте. Он встал с колен и пошел к своим одеялам.
Отрезок пути в воскресенье прошел благополучно. Рано утром группа молодых членов остановила их, но только чтобы попросить о помощи в починке велосипеда. Лайлак сидела на траве в стороне, пока Чип работал. К закату солнца они были в парковой зоне к северу от 14266. Проехали около семидесяти пяти километров.
Опять было трудно найти укрытие, но Чип все-таки нашел – развалины стен до-Объединенческого или ранне-Объединенческого здания, покрытые, как крышей, провисающей массой дикого винограда и ползучих растений – это укрытие было больше и удобнее, чем то, которое было у них на прошлой неделе. В ту же ночь, несмотря на то что они ехали весь день, он пошел в 266 и принес трехдневный запас пирогов и напитков.
Лайлак стала раздражительной.
– Я хочу почистить зубы, – сказала она, – и я хочу принять душ. Сколько мы еще будем так жить? Всегда? Тебе, может быть, нравится жить, как животному, но мне нет, я человек. И я не могу спать со связанными руками и ногами.
– Ты же спала на прошлой неделе, – сказал он.
– Ну, а теперь не могу!
– Лежи тихо и дай мне поспать, – приказал он.
Когда она смотрела на него, в ее взгляде не было больше жалости. Она неодобряюще хмыкала, когда он брился и когда читал, отвечала коротко или вообще не отвечала, когда он о чем-то спрашивал. Она заартачилась, когда они делали гимнастику, и ему пришлось взять пистолет и пригрозить ей.
Время подходит к восьмому маркса, дню ее лечения, сказал он себе, и эта раздражительность – естественная реакция на положение пленника и дискомфорт, это признак здоровой Лайлак, которая похоронена в Анне СГ. Это должно радовать его, но жить рядом с агрессивностью и раздражительностью гораздо труднее, чем с симпатией и членским послушанием, которые были на прошлой неделе.
Она жаловалась на насекомых и на скуку. Была одна всю ночь, и она жаловалась на дождь.
Однажды ночью Чип проснулся и услышал, что она двигается.
Он посветил фонариком. Она развязала руки и развязывала ноги. Он снова связал ее и ударил.
В эту субботнюю ночь они не разговаривали.
В воскресенье снова ехали на велосипедах. Чип держался близко к ней и был начеку, когда им встречались члены. Он напомнил ей, чтобы она улыбалась, кивала, отвечала на приветствия, вела себя так, как будто все в порядке. Они ехали в мрачной тишине, и он боялся, что несмотря на угрозу пистолетом она позовет на помощь или в любой момент остановится и откажется ехать дальше. «Не только тебя, – сказал он, – всех, кто окажется рядом, я убью. Клянусь, что я это сделаю». Она послушно крутила педали, улыбалась и кивала обиженно. У Чипа заклинило переключение передач, и они проехали только сорок километров.
К концу третьей недели ее раздражение спало. Она сидела нахмурившись, срывала травинки, разглядывала свои пальцы, крутила браслет на запястье. Она с любопытством смотрела на Чипа, будто раньше его не видела, и подчинялась его словам медленно, механически.
Он был занят починкой велосипеда и оставил ее бодрствующей, без присмотра.
Однажды вечером на четвертой неделе она спросила:
– Куда мы едем?
Он посмотрел на нее секунду и сказал:
– На остров, который называется Маджорка. В Море Вечного Мира.
– Маджорка? – переспросила она.
– Это остров неизлечимых, – сказал он. – Еще в мире семь таких островов. Нет, пожалуй, больше, чем семь, потому что некоторые из них – группы островов. Я нашел их на карте в до-Объединенческом, еще в Инд. Они были заклеены и не показаны на картах в МСД. Я собирался сказать тебе о них в тот день, когда меня… вылечили.
