стажем работы с самыми зверскими и жестокими проявлениями человеческой природы рухнул на плитку и зарыдал во весь голос.
Звонок в дверь уже в который раз резал по уху – Том проснулся у себя в ванной, половиной тела на холодном полу узкого помещения, другой же он лежал в коридоре.
В дверь уже стучали, было слышно, как мужской голос за дверью кричит что-то непонятное.
Том, разваливаясь, встал и поплёлся ко входу.
«Собаки молча сидят у двери и ждут?»
Действительно, неразлучная пара щенят сидела и виляла узкими хвостами около двери. Томас расслабился, подошёл к двери и отворил засов.
Перед ним, укрывшись от дождя, который Том тоже почему-то не сразу услышал, под козырьком, стоял Марвин. Как только дверь отворилась, от него ничего не было слышно – Вин просто стоял и пялился на Томаса.
– Я вижу, тебе есть что сказать, – промямлил Том, щурясь от внезапного подъёма.
Он отошёл, уступив дорогу нежданному гостю, хотя, после вчерашнего, или уже позавчерашнего, Томас явно должен был ожидать визит интересующихся в произошедшем.
Марвин снял плащ в прихожей, прошёл в зал, где сразу кинул взгляд на полупустую бутылку виски у подножия дивана. Он покосился на коллегу – тот лишь развёл руки и рухнул в кресло. Додсон сел напротив.
Прошло около минуты. Эта дуэль взглядов не нравилась Тому, он решил разбавить молчание вполне ожидаемым вопросом:
– Зачем пришёл?
– Хочу узнать, что с тобой происходит, – моментально выпалил Марвин, пододвинувшись ближе к краю кресла.
– Слушай, если бы я сам знал, что со мной происходит.. – Том ухмыльнулся.
– Сколько сейчас времени?
Том прищурился, рассчитывая, сколько времени прошло с того момента, когда он последний раз смотрел на часы:
– Не знаю, часа три? Я только проснулся..
Марвин потёр ладони и выдохнул:
– Что ты вчера устроил?
– Слушай, это похоже на допрос – мне не нравится..
– Нет, это ты послушай, – Марвин нарывался, хотя этой реакции на поведения Тома и следовало ожидать, – тебе доверяют место в медийном пространстве не для того, чтобы ты обсерался на виду у всего города, а вчера произошло именно это.
– Ты сам отказался говорить!
– Да, но ты вызвал меня разгребать всё то дерьмо, что оставил после себя! Что это было, чёрт возьми?!
– Да не знаю я! – Том закричал и тут же понизил голос. – Просто вчера я понял, что нахожусь не там, где надо.
Он опустил голову.
– Дело всё равно уже можно закрывать и передавать прокурору – завтра я подпишу бумаги, и сдам рапорт на увольнение. Я больше не детектив.
Марвин хмыкнул. В ответ на это Том развернул лежащий перед ним на столе пакет с заготовленной травой, собрал косяк и нетерпеливо затянулся тлеющим углём.
– Этого и следовало ожидать. Но..
Додсон сделал небольшую паузу.
– Но пока ты уйти не можешь.
Он бросил на стол перед ним газету. Томас лениво потянулся за ней, держа одной рукой гаснущий «корабль».
– Ничего не могу прочитать. – Том кинул бумагу обратно.
– Теперь ты – лицо, привязанное к этому делу.
Поулсон смутился.
– Что это значит?
– Ты лицо первых страниц, если не заметил, – Марвин поднял перед собой две газеты, на главных страницах которых были кадры пресс-конференции, где Томас успел шокировать всех, – я приехал только лишь потому, что этого требуют выше. Ты – кусок дерьма, но как и я, привязан к этому делу. И просто так у нас уйти не получится.
Лицо Томаса ещё больше скривилось.
– Я больше не детектив!..
– Только лишь майор Флинс разрешил оставить тебя – все остальные, включая Йозефа, были за твоё увольнение – никто так не позорил нас, и уж тем более не привлекал ненужного внимания. Но теперь ты звено между прессой и нашим расследованием.
– А как же ты? Что ты сказал после меня?
– Рассказал всё как есть, только не в столь ультимативной форме. Но люди любят дерьмо наподобие тебя – кадры с твоим лицом можно увидеть даже с похорон Алисы. Молодец Томас, надо же было так обосраться!
«Они фотографировали всех прибывающих на прощание..»
Тому был настолько удивлён вылившимся ходом событий, что, путаясь между недоумением и ненавистью вскочил и набросился на Марвина:
– Убирайся нахрен! – Ему надоело терпеть это в своём собственном доме.
Марвин не стал сопротивляться, лишь одёрнув чужие руки от себя.
– То состояние, в котором ты сейчас – то, чего и следовало ожидать. Ты к этому шёл всю свою жизнь, – повторил он, хлопнув выходной дверью.
Томас вернулся обратно в зал, затянулся косяком и взялся за газеты.
В обеих газетах, помимо самих заголовков и титульных листов, Томасу и его следствию было посвящено не менее трёх страниц каждой. Там же была указана и оправдывающая Тома речь Марвина, по своему, но, впрочем, объективно выражавшая позицию следствия – ведь «Додсон всё ещё следовал здравому смыслу».
Но как и Томас, Марвин не стал называть имя подозреваемого, поэтому преступник до сих пор интересует прессу.
«Зачем же я там нужен?»
Вслед за заявлениями Додсона, к микрофону, видимо, вернулся Йозеф, который как бы ни относился к Томасу, должен был оправдать его поведение. Хоуфман перечислил заслуги детектива, что только что, будто в состоянии психоза, «пообщался» с журналистами, и эти слова были переданы печатным текстом.
«Прощу прощения за столь ошеломляющий казус. Про мистера Томаса Поулсона я могу сказать лишь одно, совсем не знаю, сойдёт ли это за оправдание – но каким бы он не был удивительным на глазах у публики – этот человек – редкий профессионал своего дела, которых не так просто сыскать. Не поймите меня неправильно, я отнюдь не хочу заявить о том, что подобное поведение – норма в нашем отделе, и уж ни в коем случае не подумайте, что кроме мистера Поулсона, с нами больше нет профессионалов. Но этот человек, за то время, сколько он служит с нами, раскрыл колоссальное количество преступлений. И его результатам свидетель не только я»
Надо же, как лестно Йозеф отмазывал своего сотрудника не столько перед публикой, сколько перед начальством, подумал Томас.
Он отбросил газету, вернувшись к смолистому дыму. Что ж, благо его поступок не столько нагадил, сколько помог ему в его первоначальном замысле. Теперь, наверняка, он ещё не раз увидит свои щи на экране телевизора во время новостей. Но Том уже сомневался – ради справедливости ли это? Или же ради утоления собственной жажды мести?
«Конечно ради справедливости»
Но справедливость – понятие, не разделяющее дела по приоритетам – почему в отделе до сих пор столько «висяков», а Томас
