откуда-то с противоположной стороны сада, от самого дворца. Голос Мансура трудно было спутать с другими. Он что-то выкрикивал по-сарацински. И Григорий бросился туда, не раздумывая, а монах побежал следом за ним. Они быстро достигли дворца эмира и увидели то, что происходило там, возле здания.
Мансур медленно наступал, размахивая саблей и прикрываясь круглым сарацинским щитом. Вместе с ним, справа и слева двигались сержанты с короткими мечами, а на другом конце террасы еще один такой же ассасин, а, может быть, тот же самый, во всяком случае, точно также выглядевший, как тот, который сбежал через стену, держал с ножом у горла одну из женщин, взяв ее в заложницы. Похоже, что ассасин уже израсходовал свои метательные дротики. И Мансур что-то кричал именно ему.
Грегор Рокбюрн приближался к ассасину сзади. И тому уже просто некуда было отступать. Осознав свое положение, убийца отпихнул женщину и попытался бежать, метнувшись с террасы к ближайшим кустам, и Григорий ринулся наперерез, снова выхватив меч. Но, его внезапно опередил монах, оказавшись на пути у парня и точно огрев его своим посохом. Этот старик, когда хотел, умел двигаться невероятно быстро. Недаром же он охотился на вампиров и некромантов. Без особой подготовки подобным делом заниматься не получилось бы.
Когда ассасин упал, на него навалились со всех сторон и быстро связали. Серый шарф, которым он закрывал лицо, сорвали, и оказалось, что парень совсем молодой, лет двадцати. Что заставило его вступить на путь убийцы, было непонятно. Сержанты отвели его в дворцовый подвал где, как выяснилось, имелись камеры, куда эмир Ибрагим сажал нерадивых рабов.
Женщина, которую нападавший взял в заложницы, к счастью, не пострадала. Ею оказалась Зухра, старшая наложница эмира. Григорий подумал, что все эти бабы, оставшиеся в доме-дворце, порядком надоели Ибрагиму, раз он их бросил на растерзание христианам. И неизвестно, что с ними могло случиться, попади они в зону оккупации ни к тамплиерам, а, например, к пехотинцам Монфора.
Глава 21
Течение событий начало ускоряться. Едва скрутили ассасина и отвели в камеру, как прибежавший от ворот сержант доложил Григорию, что в город въехали еще какие-то тамплиеры, что они уже у ворот дворца эмира Ибрагима и желают, как сказал сержант, видеть Грегора Рокбюрна. Родимцев поспешил им навстречу. И вскоре наблюдал, как возле конюшни остановились семеро всадников. Причем, в орденских белых плащах и при оружии были лишь четверо суровых бойцов, которые выполняли роль охранников. А трое других прибывших носили черное монашеское одеяние.
— Похоже, по твою душу приехали сами заседатели тайного капитула братства Храма Соломонова, — шепнул Иннокентий, стоящий рядом.
И вскоре выяснилось, что он оказался прав. Прибывшие слезли с коней и подошли вплотную. С минуту они молча взирали на Григория, которого гостям уже представили сержанты. Трое стариков, приехавших в седлах, верхом на отличных конях, не были немощными, хотя выглядели гораздо старше, чем шестидесятилетний знаменосец из отряда Рокбюрна. Лысые головы, морщинистые лица и сгорбленные спины все-таки выдавали их возраст. Но, глаза каждого из них смотрели цепко и без всякого снисхождения. То были взгляды судей, прибывших судить.
— Приветствую, сын мой Грегор. Я брат Николас, со мной братья Теодор и Бернар. Все мы советники Великого Магистра и представители тайного трибунала. Мы наслышаны о твоих подвигах и прибыли поговорить с тобой без посторонних. Ибо речь пойдет о внутренних вопросах нашего братства, — наконец произнес тот, который выглядел старше других, недобро глядя на брата Иннокентия.
— Что ж, тогда проходите в дом, — сказал Гриша и пригласил гостей за собой в покои эмира.
Когда они достигли диванного зала, трое старцев зашли вместе с Григорием внутрь, а четверо их телохранителей остались охранять двери, ведущие в помещение. Оставшись наедине с суровыми стариками, Родимцев нервничал. На сердце у него было неспокойно. С подобными особами, представляющими тайную сторону ордена Храма, ему общаться еще не приходилось. И потому он старался, как мог, сохранять самообладание. Усевшись на диване, двое молчали по-прежнему, заговорил от лица всей компании все тот же брат Николас:
— Итак, мы готовы выслушать тебя, брат Грегор.
— А что вы хотите услышать? — проговорил Григорий, не очень пока понимая, чего хотят от него странные гости.
— Скажи, как ты относишься к Храму и Господу? — неожиданно спросил скрипучим голосом тот, которого звали Теодором.
— Я считаю, что истинный Храм находится внутри сердца человеческого, а Господь живет в каждом, кто верит в него, — откровенно сказал Родимцев.
Старики переглянулись. И тот, который до этого молчал, задал очередной вопрос:
— А как ты относишься к кресту?
Гриша снова не стал выдумывать, а ответил то, что думал:
— Я считаю крест орудием пытки из которого создали символ веры. Слышал, что, кроме того, крест обозначает перекресток путей и знак выбора.
— Очень откровенный ответ, — кивнул вопрошающий. Остальные покачали головами.
— До нас дошли вести, что ты изобрел новое оружие. Так ли это? — спросил Николас.
Когда Родимцев подтвердил, Теодор неожиданно разразился тирадой:
— Глупец. Ты считаешь, что земное оружие само по себе способно изменить что-нибудь? Истинные битвы происходят незримо за гранью этого мира. И ведут их высшие существа. Люди же копошатся на земле, выигрывая или проигрывая сражения лишь по воле Иерархии Небесной.
— Но, есть же поговорка: «На Бога надейся, да сам не плошай». И потому нам нужно самим прикладывать усилия, чтобы побеждать, — возразил Григорий.
— И что же, ты на самом деле убежден, что это новое оружие способно изменить расклад сил? — спросил Николас, проигнорировав замечание Теодора.
— Убежден, — кивнул Родимцев.
— Молодой человек, гордыня является первой ступенью на лестнице, ведущей вниз, в самый ад, — вставил Бернар скрипучим голосом.
— А на чем основывается твое убеждение в силе нового оружия, брат Грегор? — поинтересовался Николас.
— На том, что мощь пороховых газов несравненно выше, чем сила любого метательного оружия, — честно сказал Григорий.
Все трое внимательно посмотрели на него. Они были опытными людьми, преуспевшими не столько в сражениях, сколько в тайных интригах внутри ордена. И потому никак не могли понять, почему этот ничем не примечательный молодой человек, сирота, записанный в документах, как сын покойного небогатого рыцаря, каких многие тысячи, вдруг проявил невероятные таланты не только на поле боя, но и в таких вещах, понимание которых доступно лишь единицам
