Асланбек и Джафар были обыкновенными террористами среднего звена, выполнявшими поручения своих высоких хозяев. Они руководили непосредственными исполнителями террористических актов, они обеспечивали воинов Аллаха оружием, боеприпасами, продовольствием и деньгами, они внушали безграмотным молодым женщинам, что стать невестой Аллаха – великое счастье, выпадающее только избранным. И эти глупые молодые бабы надевали пояса шахидов и шли туда, где толпились ничего не подозревающие жители чужих городов, и взрывали себя, убивая десятки людей, которых они видели в первый раз. А Джафар и Асланбек, проследив за удачным исполнением теракта, неторопливо уезжали с места событий и, вернувшись к повелителю, со сдержанной гордостью докладывали об очередном успехе в нелегком деле борьбы с неверными псами.
Шах Сеид Масуд снова огладил бороду и сказал:
– Мы все молим великого Аллаха, чтобы он помог нам вернуть бесценную реликвию, но добиться этого одними молитвами невозможно, и, понимая, что замыслы Всевышнего исполняются на земле руками людей, я смиренно опускаю глаза и передаю жезл управления событиями тому, чьи руки сильны и тверды, а воля подобна урагану, вырывающему деревья с корнем, как…
– Довольно, почтенный Масуд, – прервал его Надир-шах, подняв руки ладонями вверх, – мы все знаем и высоко ценим твое красноречие, но сейчас не время услаждать слух красивыми речами.
Асланбек и Джафар, которые были простыми людьми и терпеть не могли цветистой болтовни, синхронно кивнули, а Садик, бросив быстрый взгляд на Надир-шаха, строго нахмурился и медленно склонил голову. Он жалел о том, что у него не было такой бороды, как у Сеида Масуда, которая придавала бы ему солидности и которую он мог бы с важностью огладить.
Надир-шах оглядел собрание и, убедившись в том, что бразды правления безоговорочно перешли к нему, заговорил строго и веско:
– Нам противостоит бесстрашный и грозный противник. Я должен признать, что недооценил его мужество и коварство. Этот русский Знахарь оказался совсем не таким, каким показался вначале. В борьбе с ним мы потеряли многих своих соратников, и я глубоко скорблю о них. Поэтому, продолжая выполнять волю Аллаха, пожелавшего, чтобы великая реликвия вернулась к его верным сыновьям, мы должны быть предельно осторожны и внимательны. С того момента, когда мы начали охоту за Знахарем, погибли уже шестнадцать умелых и бесстрашных воинов, и это переходит все мыслимые границы. Он обходится нам слишком дорого и должен заплатить за все, но сначала нужно получить от него Коран. Мы можем быть уверены в том, что реликвия до сих пор находится у него, потому что он знает, что как только выпустит ее из своих рук, мы не станем церемониться с ним, как прежде. Он знает, что, пока Коран у него, он нужен нам только живым, и поэтому ни за что не расстанется с этой древней книгой, мудрость которой для него – пустой звук. Коран – всего лишь козырь в его игре против нас.
Эта краткая, но весьма содержательная речь произвела впечатление на всех присутствующих, и они согласно закивали.
Надир-шах помолчал и добавил:
– Сейчас мои лучшие люди заняты поисками Знахаря. Его ищут в России, в Европе и в Америке. Он не может просто так провалиться сквозь землю, и я уверен, что рано или поздно он будет найден. И тогда мы должны будем, учитывая прошлый опыт и не забывая о допущенных нами ошибках, довести доверенное нам самим Аллахом дело до конца.
Он посмотрел на Сеида Масуда и, улыбнувшись, сказал:
– А теперь почтенный Сеид Масуд расскажет нам о вещах более приятных и радостных, чем охота за проклятым Знахарем, да вырвут джинны его нечестивое сердце.
Шах Сеид Масуд сладко улыбнулся и, положив на стол длинную гибкую трубку кальяна, из мундштука которой он только что сделал несколько глубоких затяжек, медленно выдохнул ароматный дым и сказал:
– Речи великого воина наполняют сердце радостью и надеждами, но они же вселяют в недостойного слушателя трепет и робость. И я, который с замиранием сердца внимал гордым и мужественным словам уважаемого Надир-шаха, как рычанию могущественного и грозного тигра, с почтением принимаю от него весло, которым направлю лодку нашей беседы в другое русло, лежащее в берегах праздных удовольствий и мирских радостей.
Надир-шах кивнул и потянулся за кувшином с шербетом, Садик почтительно улыбнулся, а Джафар с Асланбеком изобразили на лицах живой интерес, в душе проклиная многословного болтуна, витиеватость речей которого частенько не позволяла им уследить за основной мыслью.
Сеид Масуд улыбнулся еще слаще и сказал: – Уважаемый всеми нами почтенный шейх Аль Дахар готовится перешагнуть милостиво подаренный ему великим Аллахом рубеж, за которым начнется седьмой десяток его полной великими деяниями жизни, и его недостойные друзья, – он с улыбкой обвел рукой собеседников, – приятно озабочены мыслью о том, чем же порадовать в такой знаменательный день своего надежного и верного попутчика по изобилующей радостями и невзгодами дороге, которую мы все называем жизнью.
Недостойные друзья почтенного шаха согласно закивали, изображая доброжелательную озабоченность, но каждый из них сразу же представил себе противного и жирного Аль Дахара, который не интересовался ничем, кроме гашиша и молоденьких девочек. Иногда он разнообразил свои интересы молоденькими мальчиками, но девочки были предпочтительнее. За свою жизнь он успел поинтересоваться прелестями более чем тысячи девочек, привезенных из разных уголков Земли, и пошалить с несколькими десятками робких и невинных мальчиков. Ничего особенно нового ему обнаружить не удалось, но надежда на неожиданное и приятное открытие гнала его все дальше и дальше по дороге разврата, которая и была дорогой его жизни. Девочки и мальчики, купленные и украденные где только можно, продолжали поступать в его гарем, и каждый раз Аль Дахар со сладострастной надеждой ждал, что перед ним вдруг откроется что-то неизведанное. Но оно все не открывалось, и после очередного разочарования, не лишенного, впрочем, некоторой приятности, Аль Дахар с нетерпением ждал новых поступлений юной и невинной плоти, которую он так любил.
Надо сказать, что Аль Дахар был человеком гуманным, и в пользу этого утверждения говорило то, что те юные создания, к которым он терял интерес, вовсе не были обречены оставаться в его гареме до конца своих дней и не уничтожались, как было принято у некоторых других сластолюбцев. Им даровалась свобода, что выражалось в том, что их просто выгоняли на улицу, а гуманность Аль Дахара простиралась настолько далеко, что он лично выдавал евнуху пятьдесят долларов для того, чтобы тот передал их изгнаннице или изгнаннику.
Но за все время евнухи, которых у Аль Дахара сменилось уже то ли двадцать два, то ли тридцать два, ни разу не передали деньги по назначению, таким образом обокрав своего господина в общей сложности более чем на пятьдесят тысяч долларов.
– Кроме того, – продолжил Сеид Масуд, – его единственный наследник вступает в свое двадцатилетие, что делает грядущие дни почтенного Аль Дахара еще более радостными и светлыми.
Он сделал паузу, затем скромно опустил взгляд и сказал:
