На скулах отца играют желваки — верный признак того, что он в гневе, но вместе с тем во взгляде мелькает облегчение.
— Недолго, значит.
— Для меня все очень серьезно, пап. И для Андрея, думаю, тоже.
— В том-то и дело, что только думаешь, Яна. Что ты знаешь о нем, помимо того, что он бывал у нас дома и владеет баром с клубом? О человеке, я имею в виду?
— Все, что мне нужно знать, — прилив нежности и любви к Андрею атакует меня, и я начинаю улыбаться. — Для меня он лучший, пап, а еще очень похож на тебя.
Отец презрительно фыркает, отчего я начинаю хмуриться. Он ведь сам постоянно упоминал, что по-особенному относится к Андрею, и такая его реакция мне непонятна. Разве что-то поменялось оттого, что мы стали встречаться?
— Ты еще совсем молодая, Яна, а потому наивно смотришь на многие вещи. Андрей намного старше тебя, это раз. Когда тебе будет тридцать, ему стукнет пятьдесят.
— Когда мне будет тридцать, Андрею исполнится сорок пять, — на моем лице снова расцветает улыбка, потому что я уже знаю, что подарю ему на день рождения. — По-моему, прекрасная разница. Тебе пятьдесят три, а женщины, с которыми ты периодически встречаешься, далеко не твои ровесницы, так что…
— Не сравнивай, Яна, — грубо обрывает меня отец. — Эти бабы резиновые — попользовался и забыл.
Я начинаю злиться из-за стойкого ощущения, что он разговаривает со мной не как с равной, а как с ребенком, который, играя в песочные куличи, наивно полагает, что строит настоящее здание. Мне двадцать четыре, в конце концов. Моя мама в этом возрасте уже была замужем.
— Резиновые, потому что ты не знаешь их родителей, пап? Для кого-то они тоже любимые дочери.
— Вот не надо, Ян, мне на совесть давить. Это сорт женщин другой — они изначально отдупляют, как и для чего. А ты что в жизни понимаешь? Жила под стеклянным колпаком всегда, как бабочка в музее. Не знаешь, какими люди сволочами могут быть.
— Так, может, пора меня выпустить? Я же не выставочный экспонат. Теперь Андрей вместо тебя бережет меня, пап. И отлично с этим справляется.
— Да что ты знаешь о нем?! — оглушительно рявкает отец, так что его лицо становится иссиня-малиновым. От неожиданности я вздрагиваю и отступаю назад, потому что на моей памяти он никогда не повышал на меня голос. — Видишь только его обертку: костюмы шикарные, людей, которые перед ним лебезят, рестораны и машины дорогие. Ты понятия не имеешь, кем он был двадцать лет назад! Обыкновенный уличный бандит, готовый головы проламывать монтировкой. Не настоял бы я, чтобы он учиться пошел, по сей бы день с ней ходил. Андрей этот твой «самый лучший» людей избивал, проституток пачками трахал и такие дела творил, что на пожизненную отсидку тянет.
Я чувствую себя так, словно стою возле стены, а мне в лицо швыряют мусор, ожидая, когда расплачусь. Знаю, что Андрей небезгрешен, но слышать такие обвинения от отца о человеке, которого я люблю, очень неприятно. Если эта информация окажется правдой, так ли сильно она меня коробит? После экстренного мозгового восстания прихожу к выводу, что не услышала ничего из того, с чем не могла бы справиться. Пожалуй, самое мучительное — это упоминание о проститутках, потому что, когда дело касается Андрея, я становлюсь жуткой собственницей. Но это ведь было давно, еще до меня, — нужно просто смириться. Что же насчет его прошлых дел, папа зря полагает, что я не помню, о чем они с друзьями разговаривали вечерами у нас на кухне. Я, конечно, была маленькой, но не настолько, чтобы не понимать, что мой отец не воздушными шарами и сладкой ватой торгует. Я люблю его и давно смирилась с тем, что в своих делах он много раз грубо обходил закон.
— Но ты ведь все это знал и все равно продолжал с ним дружить. Если он хорош для тебя, почему не может подойти мне?
Я смотрю на папу с вызовом, потому что твердо решила, что не позволю ему оскорблять Андрея и мой выбор в целом. Что бы ни было сказано им, в моем отношении это ничего не изменит, и если мне нужно будет давать отцу отпор, я это сделаю.
Но мой революционный порыв тускнеет, едва его лицо смягчается, возвращая мне папу, которого я хорошо знаю: заботливого и немного уставшего.
— Когда у тебя появятся дети, ты поймешь, что своему ребенку всегда хочешь самого лучшего. Я университетов не оканчивал, но всегда мечтал, чтобы ты там училась. У меня в твоем возрасте даже самоката не было, чтобы передвигаться, и первое, о чем я подумал, когда тебе исполнилось восемнадцать, что нужно купить машину. То, что годится для меня, не годится для тебя, Яна. Я из другого теста слеплен, так же как и Смолин. Всегда хотел для тебя ровесника, чтобы за плечами у него всего того говна, которое я в свое время пережил, не было: шлюх, грязи, обезьянников, обысков, разборок. Хорошего человека для тебя хочу, чтобы моя дочь жила с ним счастливо и достойно. А Андрей далеко не хороший человек.
— Пап, а может, я как раз из такого теста, как ты и Андрей? Ведь недаром мне ровесники не нравятся. Мне с ними скучно — одни тусовки и понты у них на уме. Языком много треплют, а как до дела доходит — так сразу в кусты. Такого мужчину ты для меня хочешь? Чтобы на родительских деньгах рос и обманывал? И ты зря думаешь, что я Андрея не знаю. Знаю. Много не обещает, больше делает, и всегда честен. Я мечтала о нем с восьми лет, и сейчас эта мечта исполнилась. Разве не этого ты хочешь для меня в итоге? Чтобы я была счастлива? Так вот, я очень счастлива, пап.
— Месяц - это далеко не вся жизнь, Яна, — негромко возражает отец. — Сейчас тебе кажется, что ты лучше меня все знаешь, но это не так. Я вдвое больше твоего пожил, и опыта у меня в десятки раз больше.
— И что теперь? Будешь запрещать мне с ним видеться? Знаешь же, что не выйдет. Я ведь давно совершеннолетняя.
— Позже поговорим, Ян, — отец отрывается от стола и, поравнявшись со мной, берет под локоть. — Праздник у меня сегодня, не забыла? Гости, наверное, нас потеряли.
Я обнимаю папину руку и заставляю себя улыбнуться, хотя на душе совсем не весело. Пусть Андрей предупредил, что новость отца не обрадовала, я не ожидала, что все его негодование будет сконцентрировано на его персоне, и что над их дружбой нависнет угроза. Думала, что он поругает меня, но в конце концов признает, что я выбрала достойного человека, которому он безоговорочно доверяет. Удивится, что я любила его много лет, и сможет порадоваться, что осуществилась моя мечта. Я ведь не виновата в том, что мое сердце упрямо выбрало Андрея, а он невиновен в том, что его ко мне тянет. Если мы оба друг к другу неравнодушны и при этом счастливы, разве не естественно смириться с тем, что мы вместе?
Остаток празднования тянется мучительно долго: я машинально разговариваю с людьми, улыбаюсь, принимаю поздравления в адрес папы и с облегчением выдыхаю, когда замечаю, что толпа гостей начинает редеть.
Смотрю на отца: он беседует с Даяновым-старшим, выглядя при этом изможденным. На душе становится еще хуже: вечер на ногах после операции для него и без того испытание, а ему к тому же добавился стресс от разговора.
