- Люблю собак, - ответила я по-английски. – Она мне не мешает.
После бессонной ночи меня разморило на солнышке, и я начала дремать. Даже самолеты уже не тревожили.
- Ника, прости, пожалуйста. Мне правда очень стыдно.
Вздрогнув, я открыла глаза. Глеб, в одних шортах и босиком, сидел на соседнем шезлонге и смотрел на меня. Выглядел он… мда, так себе выглядел. Как в песне поется, привет с Большого Бодуна. Хотя, наверно, и я сейчас была не лучше. Утром у меня под глазами были такие роскошные круги, что любая панда обзавидовалась бы. Хорошо хоть под темными очками не видно.
Я молчала, не зная, что сказать.
- Послушай, в настоящей жизни я столько не пью. Просто…
Меня словно ножом резануло. «В настоящей жизни»! И хотя я сама для себя определила эти две недели как безвременье, как сказочный промежуток между прошлым и будущим, слышать подобное от Глеба было неприятно. Если не сказать хуже.
- Да мне дела нет до твоей настоящей жизни! – выпалила я.
Глеб посмотрел на меня, наморщив лоб. Его лицо стало жестким и холодным. Он открыл рот, явно собираясь ответить чем-то ядовитым, но вместо этого встал и с разбега прыгнул в бассейн, подняв тучу брызг.
Янка отряхнулась и ушла, всем своим видом показывая, что ее смертельно обидели. Я вытерлась полотенцем, которое принес Глеб, бросила его рядом с краем бассейна и поднялась наверх. Вышла на балкон и села в шезлонг, глядя на бухту, куда медленно и важно заходила огромная океанская яхта.
Открылась и захлопнулась дверь комнаты. Глеб вышел на балкон, оставляя мокрые следы. С его шорт капало, волосы слиплись сосульками. Он присел передо мной на корточки, положив подбородок на колени и глядя снизу вверх, как тоскующий щенок. Не выдержав, я улыбнулась и погладила его по голове. Лизнув мою руку, Глеб попросил тихо:
- Ника, пожалуйста, не сердись на меня. Давай не будем ссориться. У нас так мало времени.
«У нас так мало времени»… Это прозвучало, как будто нам предстояло разъехаться в разные полушария и разделять нас должны были океаны. Не шесть часов пути между Питером и Хельсинки. Если не вспоминать, что он сам сказал о жизни на два дома. Это определенно означало одно: никакого продолжения не будет и мы никогда больше не увидимся.
Да и какое может быть продолжение? Как бы ни было хорошо нам вместе, это просто курортный роман, не имеющий ничего общего с «настоящей жизнью». И я знала об этом с самого начала – так какие могут быть претензии? В «настоящей жизни» он совсем другой – не пьет, занимается серьезным делом, скучно и серьезно любит свою жену. А в «ненастоящей» - отрывается в ресторане с друзьями детства и в охотку развлекается с красивой женщиной. С кем такого не бывало – вырваться из серых будней в яркий праздник. А если это еще иллюзия вернувшейся юности… Разве я не искала того же?
У нас мало времени – так зачем тратить его на ссоры, на обиды, на абсолютно ненужное выяснение отношений?
Я наклонилась и обняла Глеба, снова сходя с ума от запаха его кожи.
Глава 32
- Ты мой телефон случайно не видела? – спросил Глеб, вытирая волосы полотенцем. – Бран говорит, я его ночью у бассейна оставил, но там нет.
- В ванной на полу валялся, - соврала я, радуясь, что выложила телефон из сумки, когда вернулась. – На столе лежит.
- Ты хоть позавтракала? – он пошел на балкон повесить в сушилку мокрые шорты и плавки.
- Да, - я остановилась на пороге. – Потратила там немного с твоей карточки.
- Ну и молодец.
Вернувшись в комнату, Глеб налил из-под крана воды в стакан, жадно выпил, повторил, взял со стола телефон и лег на кровать.
- Боюсь, я тебе сегодня не компания, - сказал он. – Не кантовать, баграми не тыкать, при пожаре выносить первым. Сейчас все равно уже на море поздно идти. Может, ближе к вечеру.
- Я и у бассейна могу позагорать. А тебе поесть бы не мешало.
- Не могу, - поморщился Глеб. – Но да, надо. Сколько времени-то?
Он взял телефон, включил дисплей и нахмурился, глядя на него.
- Что, слишком много потратила? – спросила я ядовито, подумав, что он изучает смски из банка.
Глеб посмотрел на меня с недоумением, снова перевел взгляд на телефон, повозил по экрану пальцем.
- «Леут»? – хмыкнул он. – Серьезно? Ты так на меня разозлилась? Или не смогла отказать официанту на входе?
- Ну… да, - призналась я, имея в виду и то, и другое.
- А купальник-то хоть красивый?
- Красивый.
- Ну и отлично.
Он положил телефон на тумбочку и посмотрел куда-то сквозь меня, продолжая хмуриться.
- Что-то не так? – мне стало не по себе.
- Да нет, все нормально, - Глеб слегка встряхнул головой и поморщился. – Просто хреново. Слушай, Ник, уже первый час…
- Я в магазин заходила, продуктов купила. Могу приготовить что-нибудь. Мне тоже никуда идти не хочется. Правда, ничего такого особенного, по-походному. Сосиски, яичницу.
- Годится. А горчицы не купила?
- Айвар. Лютый.
- Хорошо. Пожарь, пожалуйста, пару сосисок и пару яиц. Только глаза выколи, не люблю жидкий желток.
Тут можно было, конечно, поизголяться на тот счет, чьи именно глаза выколоть, но не было ни сил, ни желания. Себе я пожарила как обычно – с твердыми целыми желтками, Глеб получил желто-белый блин.
- Это как? – изумился он, когда я разделила вилкой свой «глаз» пополам. – Как ты это делаешь?
- А что такое? – я обмакнула желток в айвар и отправила в рот.
- Я сколько раз пытался так приготовить, и всегда получалась жесткая и пережаренная.
- Не скажу. На, ешь, - я перебросила ему на тарелку второй «глаз».
- Ну правда, как?
- Я завещаю тебе рецепт. Оставлю конверт, тебе переправят после моей смерти.
- Так нечестно! – возмутился Глеб. – Я старше и могу умереть раньше.
- Ну, тогда тебе будет уже все равно.
На самом деле способ был совершенно простой, никакого особого секрета, но у меня было настроение, как говорила Софья, поговниться. Да, я не собиралась ссориться с Глебом, но обида еще не прошла. Да, я понимала, что обида эта, по большому счету, совершенно нелепая. Я ведь могла остаться с ним, и через полчаса, ну может, чуть позже, мы ушли бы вместе. Да и в целом – что ужасного-то? Встретился мужик с друзьями, выпил, пришел поздно. Не блевал, не приставал, лег и уснул. Храпел? Так он и раньше храпел, хотя и не так жутко. На что обижаться-то? Та крашеная мымра? Совсем смешно.
И, тем не менее, раздражение все равно бродило где-то в темной глубине.
Может, все дело в том, что этот вечер, ночь, утро – они были не мои?
