Кузнец не сплоховал.
Телега, словно таран, с грохотом прошила бушующую толпу насквозь. Кое-кого переехали, но в сложившихся обстоятельствах это уже особого значения не имело.
— Вижу Расстебаева! — дико заголосил какой-то не в меру усердный ратник. — Держ-и-и-и супостата!
— Быстрей! — Пашка ударил лошадь хлыстом. Часть толпы неуклюже кинулась в погоню.
— В корчму! — Расстебаев швырнул в ближайшего мужика камнем. — Скорее, Степан, костей не соберем.
— Давненько, Пашка, не виделись, — улыбнулся кузнец. — Чай ты вроде как похудел?
Корчма «У Анчутки» по случаю итогового тура дерьмократических выборов была совершенно пуста. Ни посетителей, ни вышибал, ни самого корчмаря, лишь на ступеньках сидел толстый черный кот, который тщательно вылизывал лапу.
— Вперед!!!
— Мяу-у-у-у! — возмутилось животное, порскнув под крыльцо.
Пашка обернулся:
— Вроде как оторвались. Все внутрь!
— Внутрь, остолоп! — Колупаев пинками погнал пьяного Муромца в корчму.
Буцефал с повозкой как ни в чем не бывало жевал сено в стойле неподалеку. Улица была пуста, словно Новгород находился в крепкой осаде. Со стороны площади доносился жуткий утробный вой, будто там резвился целый выводок навьих упырей.
— Закройте двери и окна, — хмуро скомандовал Расстебаев. — По всем прикидкам, у нас есть где-то около часа, пока новгородский воевода устранит смуту.
— И что же мы в течение этого часа будем делать? — спросил Степан, усаживая невменяемого Муромца на лавку.
— Думать! — Пашка постучал себя по лбу. — Думать, как из Новгорода бежать. Городские ворота закрыты, на стенах ратники. Кто-то утром напал на городских стражников.
— Кто-то? — переспросил кузнец.
— Я, — хмуро буркнул в ответ Расстебаев, закрыв дверь корчмы на огромный засов.
* * *
Пашку Расстебаева Степан знал сызмальства. В одном селе, так сказать, проживали. На речку вместе бегали с мелюзгой из соседних деревень дрались. Да много чего там было, уже и не вспомнить всего. Детство, оно ведь как сказка, будто из иной жизни.
К пятнадцати годкам Пашка возмужал и стал в селе родном воду мутить, то это ему не так, то еще что не устраивает. Просто есть такие люди беспокойные по натуре, словно шило у них в одном месте вечно сидит.
Вот и скатился Павел до смутьянов великих расейских.
Ну так а кто, ежели не он?
Ведь и на Руси должен быть свой непокорный смельчак. Глас подвыпившего народа. А так кто бы его, сына башмачника знал-то? То-то и оно!
— Давненько не виделись. — Кузнец с облегчением сел на скамью рядом с задремавшим Муромцем. — Поди годков, этак восемь.
— Семь с половиной, — поправил Степана Пашка. — Ежели быть точным. В прошлый раз, помнится, мы на Сорочинской ярмарке повстречались. А нынче… лучше бы и не встречались вовсе при таких обстоятельствах.
— Что поделаешь, — развел руками Колупаев.
— Да уж влипли мы, — добавил смутьян. — Какой я все-таки дур-р-р-р-рак!..
Расстебаев со злостью постучал себя кулаком по лбу.
— Я ведь только сейчас понял. Меня же внесли в список этих кандидатов специально, дабы поймать. А выборы приманка. Знали гады, что не устою перед соблазном и приду в Новгород на весь ентот балаган поглазеть.
— Ну и что, поглазел? — усмехнулся Степан.
— Поглазел. — Пашка снова сжал кулаки. — Ведь чувствовал, что ловушка, чувствовал и все равно пришел.
— М… м… м… — промычал сквозь сон Муромец. — Всем налить лыкового первача…
— А это кто? — Смутьян неприязненно взглянул на богатыря, будто только сейчас его и заметил, — Неужель и.. вправду тот самый Илья Муромец?
— Тот самый! — подтвердил кузнец. — Все эти годы на печи спал, пока я его несколько дней назад не разбудил.
— А как он подвиги-то ратные совершал, коль дрых все это время?!! — изумился Расстебаев, нервно расхаживая по пустой корчме.
— А ему чужие подвиги приписали, — ответил Степан, — а некоторые и вовсе выдумали. Летописец один подлый поспособствовал.
— А вот это по-нашему, — рассмеялся Расстебаев, — по-расейски. И главное, все верят. Запомни, Степан, без большой лжи нет и большой правды. На этом вся гистория наша построена. Греки вон тоже не дураки, уже сейчас сочиняют свое славное прошлое. Герои, мол, боги, а по сути паршивый народец: воры, пьяницы да жулики. Вот у кого учиться надобно!
— Не о том мы, Пашка, толкуем, — покачал головой кузнец.
— Не о том, — согласился смутьян. — Бежать из города в любом случае бессмысленно. Новгород окружен ратниками. Они давно за мной охотятся и своего шанса не упустят. Ты вот можешь попытаться прорваться, тебя не тронут. А вот мы с этим бугаем пропали.
— Хр-р-р-р, псу-у-у-у… — храпел Муромец, причмокивая во сне жирными губами.
— И чего это он там на трибуне плел? Мухоморов, что ли, сушеных аки норманн какой нажрался?
— А я почем знаю? — огрызнулся Степан. — По мне, так он совсем невменяемый. Шутка сказать, тридцать три года на печи проваляться. Тут у кого хочешь крыша поедет. Мне даже боязно представить, что ему все эти годы могло сниться.
— Да, дела, — приуныл Пашка, присаживаясь на стол. — Видно, изменила мне удача. Даже не верится как-то.
— Постой! — Колупаев резко вскочил со скамьи. — У меня ведь… а ну отпирай двери.
— Зачем?!! — Смутьян удивленно посмотрел на чересчур уж радостного кузнеца.
— Отпирай, говорю! Сейчас узнаешь.
Пожав плечами, Пашка осторожно прокрался к двери и, сняв засов, чуть приоткрыл ее и заглянул в щелочку.
Мимо корчмы с дикими воплями пронеслось несколько раскрасневшихся мужиков в расхристанных армяках. Как выяснилось через мгновение, мужики удирали от небольшого отряда новгородских ратников. Похоже, спокойствие и порядок в городе были почти восстановлены.
Крики удирающих и бравое лязганье ратников затихли в соседнем переулке.
Улица снова опустела.
— Выходи, все навроде спокойно! — Пашка махнул кузнецу рукой.
Не теряя драгоценного времени, Колупаев короткими перебежками добрался до конюшни. Погладил несколько приунывшего в стойле Буцефала и, забравшись в телегу, извлек оттуда странный холщовый сверток. Спрыгнул. Огляделся и галопом припустил обратно к корчме.
— Что там у тебя? — поинтересовался Расстебаев, запирая за Степаном дверь. — Оружие какое?
— Нет, — ответил немного запыхавшийся кузнец. — Кое-чего получше.
Подойдя к одному из столов, Степан резко смахнул с него кружки и, положив свою странную ношу, бережно развернул холст.
