36
Мир рвется. Кусками. И это чувствуешь сильнее всего, когда приходится прощаться. Но есть понятие «хочу», а есть — «должен». А где-то в разрыве между этими двумя словами твой безмолвный крик.
Все уходят. Своя дорога
Им, конечно, дороже всего.
Поглядят с моего порога
Да помилуют. Вот и все.
Приголубят опять не меня же.
Посмеются и скажут: «Прощай!»
И как дура стою я на страже
Глупой фразы своей: «Приезжай!»
Возвращаться — плохая примета.
Знала бы — побежала вослед.
Но ушли, и письмо без ответа:
Адрес — вечность, а индекса — нет.
Говорят — все вернется. Да все ли?
Нет, не все. Только те, кто нужней —
Не вернутся. И шепчут ели
Мне баллады своих королей.
И опять, провожая в дорогу,
Одинокой фигурой замру:
Знаю я, что протопчут к порогу
Лишь одну, от меня, тропу.
Когда поворотный механизм, натужно скрипя барабаном, медленно опустил решетку ворот, выходящих на речной берег, я еще несколько долгих минут стояла, пытаясь спрятать поглубже кусочек пустоты, образовавшийся в моем сердце. Я знаю, все сделано правильно — я пройду по подземному ходу, и меня встретят скайль-т-тэйли. Образ выхода с видом деревянного домика я описала Рандиру. Охотничий домик давно уже не использовался по прямому назначению, но камин с его тайником по-прежнему оставался действующим. Как сделать так, чтобы возле него меня ждали не ордынцы, а эльфы, задача Тауэра. А мне остается только поверить в них. А им в меня. В то, что я дойду.
— А если что-то случится? — беспокойство Рандира меня взбесило.
— Я безрукая, безмозглая и перепуганная баба?
— Нет!
— Вот и не наезжай!
Вот не пойму я этих мужиков! Сначала влюбляются в сильных женщин, а потом изо всех сил пытаются сделать их слабыми и нежными. Конечно, одно другому не мешает, но не в данной ситуации. У меня есть гордость, вера в себя, и я не собираюсь висеть на Рандире хлипкой тушкой и смотреть ему в рот коровьими глазами.
Одно неприятно. Сознание того, что я предаю майора. Маленький неприятный червячок упорно пытался прогрызть большую дыру в моей совести. Уходят Рандир с Тауэром. Ночью попытаюсь исчезнуть я. Единственная гарантия, которая обеспечивает Улетову смысл в обороне крепости, — кроме собственной жизни, естественно. Я его втянула в эту войну — я его и бросаю. Могла бы, конечно, рассказать ему о подземном ходе, и если ордынцы вдруг возьмут штурмом крепость, чтобы было куда уходить. Только в этом случае я уже никуда не денусь, и мне придется сидеть всю оборону под чутким крылышком майора. Психологическая вилка — я и так, и так виновата. В любом случае я кого-то подставляю.
~~~
Сборы — это всегда морока. Особенно тайные и особенно когда не знаешь, что с собой брать. Вот, например, нужна ли в подземелье веревка? А крюк? Что лучше брать: саблю или короткий палаш? Нужен ли плащ? Надевать или нет кольчугу?… Единственное, что я смогла утянуть без лишних проблем, это провизию. Пару лепешек с завернутым в холстину куском сыра и недавно прокопченное козье мясо. О! Вспомнила! Фляги у меня тоже нет! А где ее взять?
Я, когда на трассу собираюсь, и то в десять раз меньше времени уходит. Но то в своей квартире, где знаешь, что да как лежит. Здесь же замок большой, а глаз любопытных еще больше. Ходишь и не знаешь, то ли следит за тобой улетовская дочь Татьяна, то ли поговорить хочет, а подойти не решается. Надоела эта непонятка. Остановилась. Жду.
— Ника… — ага, все-таки поговорить! Интересно, о чем? Стою, выжидаю.
— Ты вот что — к Рандиру не цепляйся! Ты его не интересуешь! Так что бегать за ним хвостиком бесполезно! — Значит, вот как! Девочка явно прочит порученца себе в женихи. Сказать ей или нет, что она опоздала к раздаче плюшек?
Я вежливо подняла бровь, делая вид, что не понимаю, о чем речь.
— То, что он тебя спас — это еще ничего не значит!
Кто кого спас, говорите?! Татьяна начинала злиться, а я только выжидательно смотрела, ничего не отвечая.
— Ты тут чужая и не понимаешь, что тут делается!
— Да? Просвети! — А Татьяна выше меня ростом и, кажется, старше. Да и на Улетова не сильно походит. Тоже, наверное, приемная? Не будет же Улетов малолетку с собой таскать? А на войну брали с восемнадцати. Восемнадцать там, да семь здесь — двадцать пять лет получается. Старая дева. Свои замуж не берут — майора боятся, а с местными не получается по той же причине. Бедная, бедная девушка!
Татьяна мотнула светлой челкой и с ненавистью посмотрела на меня:
— Здесь женщины сами не ходят и мечами не машут! А ты — непонятно что! Не женщина, а мужичка! Думаешь, кому-нибудь такая понравится?
