— Даже если бы это был приказ самого наркома, — Солоухина подошла к Кате, мешком сидевшей на стуле, и встала между ней и Шибановым. — У меня, капитан, есть свое начальство. Как начальник медсанчасти Южного Урала, я подчиняюсь непосредственно народному комиссару здравоохранения Георгию Андреевичу Митереву. И там, где дело касается моих кадров — моих лучших кадров — я буду выполнять только его приказы, но отнюдь не ваши.
«Да, — мысленно взмолилась Катя, — да, Клавдия Алексеевна, миленькая, не отдавайте меня! Я не хочу в Москву, я не хочу бросать госпиталь!»
Но другой голос в глубине ее сознания шепнул:
«Если ты уедешь в Москву, тебе не придется каждый день решать вопрос, кому из умирающих ты можешь помочь, а кого должна бросить на произвол судьбы. И не придется оправдываться перед девчонками. И не придется слышать крики тех, для кого ты стала последней надеждой на спасение…»
Шибанов задумчиво почесал бровь.
— Доктор, — сказал он, — я выполняю задание государственной важности. У меня огромные полномочия, честно говоря, неограниченные. Я мог бы, наверное, устроить так, что ваш Митерев сам позвонит вам сюда и прикажет отпустить Серебрякову на все четыре стороны. Но это отнимет уйму времени, а времени-то у нас как раз нет. Поэтому давайте сделаем так: я даю вам слово офицера, что Катя вернется к вам в госпиталь после того, как выполнит… ну, скажем, работу, которая ей будет поручена. Я лично привезу ее сюда и сдам вам с рук на руки. Но вы сейчас отпускаете Катю со мной в Москву.
— Вы хоть понимаете, о чем просите, капитан? Сколько тяжелых больных умрет здесь, пока Серебрякова будет выполнять вашу работу в Москве?
Капитан полез в карман и извлек оттуда плоскую жестяную коробочку. Сначала Кате показалось, что это такой же портсигар, как и у начальника медсанчасти, но Шибанов вытащил оттуда желтый леденец и кинул себе в рот.
— Отучаюсь курить, — объяснил он, хотя никто не спрашивал его, почему он ест леденцы. — Ужасно вредная привычка… Клавдия Алексеевна, поверьте, если вы не отпустите Катю со мной, это будет стоить жизни тысячам людей. А может, и сотням тысяч.
— Что за чушь вы городите, капитан, — устало отмахнулась Солоухина. — Каким сотням тысяч? Серебрякова нужна мне здесь. Я не могу позволить себе потерять такого ценного сотрудника.
В другое время Катя почувствовала бы гордость, но сейчас ей было не до того. Ее подташнивало, сильно кружилась голова, перед глазами плавали оранжевые круги.
— Клавдия Алексеевна, — проникновенно сказал Шибанов. — Я не приказываю, я прошу!
Солоухина отвернулась от капитана и положила твердую прохладную ладонь Кате на лоб. Ее прикосновение вдруг напомнило Кате маму, и она заплакала, прижавшись к руке начальника медсанчасти.
— Ну-ну, сестра, — проговорила она мягко. — Не плачьте. Все хорошо. Товарищ капитан дал слово офицера, что вернет вас в госпиталь.
«Отдали, — подумала Катя и сама устыдилась своей мысли. — Как это меня можно отдать, я же не вещь и не крестьянка крепостная!»
Она сделала несколько глубоких вдохов и вытерла слезы рукавом халата.
— Я… я должна доработать смену.
— Время, Катя, — капитан выразительно постучал пальцем по циферблату наручных часов, — нам к восьми нужно быть на аэродроме.
— Моя смена заканчивается в четыре. Соберусь я за час. Пожалуйста, позвольте мне доработать.
Шибанов хотел возразить, но осекся под выразительным взглядом начальника медсанчасти.
— Ну ладно, ладно, сдаюсь! — он поднял вверх руки и снова улыбнулся, блеснув фиксой. — Но мы должны выехать отсюда не позже семнадцати ноль-ноль.
— Идите, Серебрякова, — сказала Солоухина. — Надеюсь, мы расстаемся с вами ненадолго.
— Ну, — сказал капитан, — это уж как получится.
Катя вышла из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Ее шатало.
«В Москву, — думала она, — я полечу в Москву… с этим сумасшедшим капитаном… и там мне нужно будет выполнить какую-то работу… связанную с моим даром лечить людей… а если я ее не сделаю, погибнут сотни тысяч… что же это за работа такая? Может, товарищ Сталин заболел, и его не может спасти никто, кроме меня? Тьфу, дурочка, что за чушь тебе лезет в голову… наверное, меня будут изучать в каком-нибудь институте, чтобы понять, как у меня это получается, а потом обучать всех медсестер. Но я ведь и сама не понимаю, как это выходит, как же поймут другие?»
— Сестричка, — крикнул кто-то из-за занавески, — сестричка, помираю, будь добренька, подойди, скажи свое заветное слово…
— Катюша! — прошелестел другой голос, — милая, посиди со мной хоть минутку, Христом-богом молю…
— Девушка, а, девушка, у меня тут сосед задыхается, помогите, или хоть врачей позовите, если сами не можете…
«Не могу, — мысленно крикнула она, — не могу, вас слишком много, у меня нет таких сил, простите! Вы очень хорошие, вы герои, вы все заслуживаете того, чтобы жить, но я только маленькая медсестра, я не могу спасти вас всех…»
Спотыкаясь, словно незрячая, она добралась до палаты, где стонал в горячечном бреду разведчик Костя. Присела на стул и взяла его за руку. Рука казалась раскаленной, будто ее держали в печи.
— Я вернулась, Костя, — прошептала она. — Я обещала тебе, что вернусь, и вернулась. Теперь все будет хорошо.
Оперативные документы
НКВД
Управление Особых Отделов
15 июня 1942
242
УДОСТОВЕРЕНИЕ
Выдано настоящее сотруднику Управления Особых Отделов НКВД капитану государственной безопасности тов. Шибанову А. С. в том, что он действительно следует в расположение воинских частей 30-й армии для выполнения специальных заданий.
Срок командировки «15» июня 1942 года
Начальник Управления ОО НКВД
Комиссар госбезопасности 3-го ранга
/АБАКУМОВ/
Глава тринадцатая. Неуязвимый
Леса к югу от Ржева, июнь 1942 года
1
От маленького прифронтового аэродрома до штаба 13-й стрелковой бригады было километров двадцать. Начальник Особого отдела бригады обещал прислать за капитаном свою «эмку», но когда «У-2» приземлился в Горелом Бору, выяснилось, что никаких машин из штаба не приходило.
— Позвони им, — велел Шибанов коменданту аэродрома. — Может, они со временем напутали?
Комендант поправил сползающие на кончик носа круглые очки.
— Так ведь связи нет, товарищ капитан, — извиняющимся тоном сказал он. — С самого утра и нет. Немцы сегодня гвоздят, как бешеные — наверняка кабель снарядом повредило.
Шибанов взглянул на часы.
