Из фильма «Процесс о трех миллионах» (1926)– Ваува…
Он вынырнул из сна, как выныривают с глубины, и тотчас же ощутил, как его трясут за плечо.
– Ваня, вставай! – кричал кто-то смутно знакомым голосом. – Да проснись же, чтоб тебя…
Опалин открыл глаза.
Возле его кровати стоял Парамонов, и Ивану сразу же бросилось в глаза выражение лица начальника угрозыска: свирепое и растерянное одновременно.
Так выглядит человек, который упустил ситуацию из-под контроля; человек, который считал себя сильным и вдруг обнаружил, что вовсе не является таковым.
– Что? – хрипло спросил Опалин.
– Ваня, у нас убийство, – промолвил Николай Михайлович каким-то чужим голосом.
– Кауфман?
– Да какой Кауфман, – окончательно теряя самообладание, завизжал Парамонов, – Гриневскую убили! Нину Фердинандовну… И все унесли! Все украшения! «Алмазную гору», все!
– Как?.. – совершенно глупо, по-обывательски спросил Опалин, теряясь.
– А вот так! Давай одевайся… Это твои штаны? Машина на улице, ждет нас…
И он чуть ли не швырнул брюки в лицо Опалину.
Из-за старых ширм, которые отделяли уголок жильца от остального пространства комнаты, выглянула встревоженная Варвара Дмитриевна, поглядела на обоих мужчин и благоразумно решила оставить свои вопросы при себе, за исключением самого важного.
– Голубчик, вы завтракать не будете? Потом? Ну как хотите. Когда вернетесь, я вам что-нибудь сделаю покушать…
– Покушать, покушать, – передразнил Парамонов четверть часа спустя, когда он, Опалин, Сандрыгайло, Будрейко и еще двое сотрудников местного угрозыска тряслись по дороге в раздолбанном автомобиле, – умеешь же ты, Ваня, хорошо устраиваться… Все вокруг тебя пляшут! – прибавил он со злостью. – Мне-то что теперь делать? Ведь Гриневская… и ее муж… А, черт возьми!
По правде говоря, вместо «черт возьми» Парамонов употребил куда более крепкие выражения в количестве, значительно превышающем пределы разумного.
Затем он обрушил град проклятий на стадо, которое перегоняли через дорогу, а когда та освободилась, стал от души костерить шофера за то, что тот будто бы слишком медленно ехал.
Опалин понимал, что начальник угрозыска находится на взводе, и молчал, глядя в сторону.
Вчера он порядком утомился, потому что Кеша ухитрился поставить машину в такое место, которое во время грозы превратилось в натуральное болото и частично всосало в себя автомобиль.
Для того, чтобы извлечь его оттуда, Вере Ильиничне пришлось бежать за несколько верст к телефону, вызывать зятя Ивана Ильича, зять вызвал кого-то еще, кто не смог приехать, но прислал вместо себя знакомого, который сначала не справился, но потом позвал на помощь еще одного знакомого.
В общем, автомобиль из жижи достали с трудом и после нешуточных усилий, и извлечение его напоминало всем известную сказку о репке.
Мотор еле удалось завести, и почти всю дорогу до Ялты Кеша мрачно молчал.
– Подвел я тебя, – сказал Опалин, который предпочел бы, чтобы шофер его выругал. – Машина теперь грязная, сиденья мокрые…
– Я все надраю, – ответил Кеша хмуро. – А сиденья высохнут.
– Если к тебе будут придираться из-за машины, – заметил Опалин, – вали все на меня.
– Это как?
– Ну что я заставил тебя остановиться и отвезти меня к Броверманам.
– Ты меня за кого держишь? – спросил Кеша после паузы, и по выражению его лица Иван понял, что шофер смертельно обиделся. – Буду я еще тобой прикрываться…
– Да ладно тебе! И при чем тут прикрываться, если я сам разрешил тебе так сказать?
– Надоело мне все, – неожиданно проговорил Кеша без видимой связи с предыдущим. – И фильма эта осточертела, и… вообще все. Выгонят так выгонят, не собираюсь я за это место держаться.
– А что, тебе киношники не нравятся? – спросил Иван.
– Это допрос? – тотчас же ощетинился шофер.
– Просто вопрос. Ты же гораздо дольше их знаешь, чем я.
– Зна-аю… Нужны они мне. – Кеша недобро сощурился. – Чего ты спрашиваешь? Сам же видишь наверняка, что это за народ. Я бы им дохлую канарейку не дал хоронить, не говоря уже о чем-то серьезном.
– Да ну?
– А то!
– Слушай, ну не все же они…
– Все. Некоторые только лучше других маскируются. Послушал бы ты их разговоры, сидя за баранкой, ты бы иначе на них смотрел. При тебе они еще сдерживаются, при мне – нет.
– И что за разговоры тебе так не понравились? Если не секрет, конечно.
