Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
– Допустим. И что с того? Ничего из этого уже не существует.
– Да. Не существует. Ни крови, ни костей, ни камня на камне. Знаешь, сколько для этого понадобилось взрывчатки?
Он не спросил, только посмотрел прямо в глаза, будто только что заметил: она не питомец, которого можно похвалить за малость и за малость же наказать.
– Едва ли меньше, чем на том вонючем складе, – прорычала Луиза. – А теперь верни своего человека, если он тебе хоть сколь-нибудь дорог! Ты за него в ответе.
Спустя четверть часа после того, как Вендель ускакал к горам в компании одного только Хорхе, началась гроза. И хотя Луиза слукавила насчет количества «студня», в каждом белом сполохе молнии, в каждом ответном раскате грома ей чудились эхо взрыва и зарево над Хестенбургом.
***
Сложно сказать, что произошло на самом деле. Кто-то считал, что это была месть выжившей Крысы, подпалившей бикфордов шнур. Вендель, будь он в состоянии шутить, наверняка сказал бы, что это сестра наворожила меткую молнию. Сама Луиза склонялась к мысли, что Федерико зажег спичку и решил полюбопытствовать, что скрывают таинственные ящики. Не зря ведь сами обитатели склада не решались разжигать лампы в сумерках.
Белый Дьявол привез с собой только обугленный, отвратительно пахнущий горелым мясом остов чьей-то руки, завернутый в полосатую мешковину. Луиза мельком увидела кожу цвета жженого сахара. Сложно сказать, чьей была рука. Вендель объявил, что похороны должны состояться по местному обычаю. Пусть даже конечность принадлежала кому-то другому – ни у кого даже в мыслях не было возразить.
Кто-то из детей подавальщиц отправился в соседнюю деревню в телеге, запряженной осликом, – там можно было отыскать пляшущих жриц и привезти их в город до заката.
Лужи от пролившегося дождя впитались в жадную землю за считаные часы, и Луизе удалось уличить момент, чтобы сбегать в лавку аптекаря: челюсть Нильса нуждалась в особых бинтах, в которые не изорвать старую сорочку. Дюпон успел замолвить словечко за него, и импровизированное заключение под стражу быстро перестало быть таковым. Пилар, должно быть, испытывала нежные чувства к тяжело раненным мужчинам – она вовсю хлопотала над изодранными в лохмотья запястьями и шеей Нильса.
Фабиан же молча сжал обе ладони Луизы в своих, и девушка приняла это как знак к примирению.
Казалось, жизнь налаживалась. Если бы только не еще одно – погиб человек. Еще день назад он пил водянистое пиво за этим самым столом, теперь его разметало кровавой пылью по лиловым цветам предгорья. Рыжая земля поглотит чью-то кость с ошметками плоти, и люди скажут: «Здесь лежит Федерико. Славный был парень, хоть пьяница и бандит».
Почти ничего не имел сорокалетний Федерико: ни жены, ни собственного крова. Все его скудное наследство разделили честь по чести – чалая кобыла со всей упряжью и седельной сумкой перешла к Нильсу, а незакрытый счет за выпивку Пилар стерла с грифельной доски, оставив только белые полосы разводов и пустое место.
В кипарисовой рощице за городскими конюшнями отыскался ничей клочок земли, где люди Дьявола сложили костер и вырыли неглубокую могилу – много ли нужно одной только руке.
Телега из деревни прибыла как раз к тому моменту, когда мешок с останками опустили в яму, а костер разгорелся высоко и жарко – не перепрыгнуть, не перелететь, даже взявшись за руки.
Женщин было четыре. Луиза ожидала от Пляшущих Сестер иного: траурных закрытых одеяний, навевающих мысли о быстротечности жизни и скорбь по павшим. Но их наряды поражали яркими, на первый взгляд не сочетающимися красками. Пышные многослойные юбки ниспадали до самой земли, несмотря на то что были живописно подоткнуты за шали на бедрах; черные лифы, не прикрывающие животов, звенели серебряными монетами и крошечными колокольчиками; медные обручи унизывали руки, а в волосах пылали живые розы темно-багряного оттенка. В точности как у идола, которого можно было найти в каждом доме в Иберии. Две жрицы несли с собой барабаны, бубны и трещотки, которые раздали присутствующим.
Мужчины расселись полукругом на поваленные деревья, между ними устроились их жены, которые с наступлением темноты незаметно присоединились к похоронам. Доротеи среди них не было.
Три Пляшущих встали рядом с могилой в изящных позах, которые Луиза не смогла бы повторить, даже если бы пыталась изо дня в день. Старая жрица села на траву, подобрав под себя ноги, и завела протяжную песнь. Вендель повесил на шею ремень барабана, поднялся на ноги и гулко ударил по нему несколько раз, задавая ритм. Ему начали вторить другие инструменты.
Замершие фигуры ожили и задвигались по кругу, немыслимо выгибая руки и покачивая бедрами. Миниатюрные литавры, надетые на пальцы, то мелодично звенели, то задиристо щелкали. Четыре шага, головокружительный поворот – и юбки летят вихрями, на несколько мгновений обнажая босые ступни в красных узорах. Голос певицы все набирал и набирал мощь, он уже не звучал старчески надтреснуто. В нем слышалась настоящая страсть, будто жрица вбирала жизнь из самой земли, на которой сидела, раскачиваясь из стороны в сторону. Танцовщицы казались фантастическими змеями, ламиями, лишенными человеческих пределов гибкости. Монеты на их лифах ловили отблески гудящего пламени и швыряли их в лица бандитов, женщин и Луизы.
Лу и сама не заметила, как начала кивать головой и поводить руками в такт. Древняя музыка пробирала до костного мозга, заставляя все тело вибрировать, откликаясь на нутряной зов. Был ли это гимн смерти или всепобеждающей жизни – она не понимала. Да и не все ли едино?
Танец завершился с оборвавшейся песнью. Не говоря ни слова, жрицы покинули поляну, оставив музыку бандитам. Только теперь стало видно, что небольшой холмик над могилой полностью сровнялся с землей.
Вендель передал свой барабан Пепе, и тот сменил ритм. Зазвучала гнусавая, но бойкая дудочка. Под руководством Пилар выкатили поближе к костру три бочки с густым травяным вином и откупорили их под одобрительные возгласы. Душистые струи ударили в оловянные кружки, которые быстро разошлись по рукам.
Луиза разглядывала исцарапанное дно одной из них сквозь чуть золотистую жидкость и недоумевала – погребение и поминки на их с Венделем родине были совсем другими. Знатных людей сжигали на погребальном костре, как ярлов и их воинов встарь, а урну хранили в фамильном склепе. Простой же люд зарывали в землю, обязательно с ростком или семечком сосны, чтобы позже на месте могилы выросло дерево, примкнув к остальной роще. Около больших городов в Кантабрии раскидывались погосты, наполовину состоящие из безымянных могил, где бумажные цветы мешались с настоящими полевыми. Но, несмотря на происхождение, поминальный ужин должен быть полон печали и сдержанной скорби. Здесь же люди будто праздновали, что сегодня не их очередь отправляться в страну мертвых.
«Кто я, чтобы судить обычаи?» – наконец решила Лу и сделала глоток вина.
Спустя несколько кругов и тостов, сути которых девушка не уловила, люди начали собственные танцы. Кто-то кружил парами, а кто-то просто хлопал в ладоши и переминался на месте. В этом танце не было и тени изящества жреческой пляски, но веселье было неподдельным.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 107
