Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
Когда рабби Нафтали был молодым, в его родном городе жил человек, который постился и ночи напролет молился с таким усердием, что полагал себя близким к совершенству, и его сердце преисполнялось гордыней. Рабби Нафтали отлично знал, что представляет собой этот человек. Однажды на глазах рабби Нафтали в доме учения какой-то мальчик задел локтем этого подвижника, погруженного в размышления. Рабби сделал мальчику замечание: «Как ты смеешь нарушать покой такого человека! Разве ты не знаешь, что он постится вот уже двадцать четыре часа?»
«Правильнее сказать, от субботы до субботы», – поправил его подвижник. После таких слов все тайное стало явным.
Однажды в Великую субботу рабби из Ропшиц пришел домой из синагоги очень уставшим. «Что с тобой?» – спросила его жена. «Проповедь была нелегкой, – ответил рабби. – Я говорил о нуждах бедного человека, о том, что цены растут, а ведь необходимо купить и мацу, и вино, и все прочее, что необходимо для пасхального седера».
«И чего тебе удалось добиться своей проповедью?» – продолжила свои расспросы жена.
«Полдела сделано, – ответил рабби. – Видишь ли, бедные уже готовы получать пожертвования. Что касается другой половины – то есть готовы ли дать что-нибудь богатые, так этого я еще не знаю».
В день Симхат Тора рабби из Уланова, близкий друг рабби из Ропшиц, лежал при смерти. В Ропшицах хасиды начали танцевать во дворе дома цадика. Он стоял у окна и смотрел на них с улыбкой. Вдруг он сделал знак рукой, и все остановились, затаив дыхание. Какое-то время он стоял молча, и у него был вид человека, собирающегося сообщить дурные вести. Потом он взмахнул рукой и прокричал: «Когда один из генералов гибнет в разгар битвы, разве войско пускается в бегство? Битва продолжается! Радуйтесь и танцуйте!» Позднее стало известно, что рабби из Уланова умер именно в этот час.
Шломо-Лейб из Ленчицы
Непокорные глаза
«Когда я был ребенком, – рассказывал рабби Шломо-Лейб из Ленчицы, – я умолил все части своего тела не делать ничего, кроме того, что должно делаться по воле Бога. Все они согласились – все, кроме глаз. И тогда я сказал, что не стану открывать глаза, и так лежал с закрытыми глазами. Когда моя мать спросила меня, почему я не встаю, я не стал ей отвечать, и она побила меня палкой. Я тогда спросил у глаз, готовы ли они теперь дать свою клятву – но они снова отказались. Мать побила меня еще, и так сильно, что глаза сжалились надо мною и сказали: “Ладно”. И тогда я смог встать с постели».
Бесстрашный
Рабби Цви-Элимелеха из Динова спросили, в самом ли деле они с рабби Шломо-Лейбом из Ленчицы остаются верными друзьями, несмотря на свою принадлежность к разным школам. На это он ответил: «Как же может быть иначе! Когда мы с ним были учениками рабби Мендла из Риманова, все так боялись нашего рабби, что не осмеливались и глазом моргнуть в его присутствии. Но он, Шломо-Лейб, сняв башмаки, плясал в одних чулках на столе рабби, прямо перед его носом, а тот сидел и смотрел на него, не говоря ни слова».
По образу Божьему
Рабби Яаков-Ицхак из Пшисхи по прозвищу Йеѓуди (что означает «Еврей») однажды сказал своему другу рабби Калману из Кракова, что среди его учеников есть один, в чьем лице явно виден Божественный образ. Рабби Калман взял свечу и пошел в дом учения, где обычно спали ученики. Он внимательно вглядывался в их лица, но не нашел никого, про которого можно было бы такое сказать.
Когда он сообщил своему другу о безрезультатных поисках, тот сказал: «Но ты, наверное, не смотрел за печкой». Они вместе отправились в дом учения и за печкой нашли юного Шломо-Лейба. Рабби Калман долго вглядывался в его лицо при свете свечки. «И в самом деле, – сказал он наконец. – И в самом деле».
Странник и беглец
Проучившись некоторое время в Люблине и Риманове, рабби Шломо-Лейб почувствовал особую симпатию к Йеѓуди, который сказал ему: «Самый лучший способ покаяния – стать странником и беглецом». И потому рабби Шломо-Лейб решил в глубине души своей стать странником и беглецом.
Много лет спустя хасид, живший в Ленчице, приехал к рабби Мендлу из Коцка. Рабби спросил его: «Как там ваш рабби Шломо-Лейб?»
«Я виделся с ним перед самым отъездом», – ответил хасид.
«Он по-прежнему бодр и весел?» – спросил рабби из Коцка. – «Да», – сказал хасид. «Вот так оно и бывает, – с грустью сказал рабби из Коцка. – Те, кто были в юности странниками и беглецами, потом не теряют веселья и бодрости».
Четыре сотни
Рабби Ицхак из Ворки однажды спросил рабби Шломо-Лейба из Ленчицы: «Почему твои хасиды всегда выглядят подавленными и упавшими духом?»
Тот ответил: «Известно ли тебе, что мои хасиды – из числа тех четырехсот человек, что отправились в изгнание с Давидом и о ком сказано: “все угнетенные, и все теснимые заимодавцами, и все недовольные”»[129].
Искусный пловец
Когда сын рабби из Ленчицы был маленьким, он как-то увидел рабби Ицхака из Ворки за молитвой. Изумленный, он прибежал к отцу и спросил, почему это цадик молится тихо и бесхитростно, без малейшего вдохновения.
«Плохому пловцу, – разъяснил ему отец, – приходится делать резкие движения, чтобы только не потонуть. А искусный пловец ловит волну, и она несет его сама».
Иссахар-Бер из Радошиц
Два пути
Внук рабби из Радошиц рассказывал: «В юности рабби Иссахар-Бер был учеником рабби Моше-Лейба из Сасова. Рабби из Сасова брал его с собой, когда отправлялся выкупать заключенных. Однажды, когда они переправлялись через Вислу, разразилась гроза, и их лодка едва не перевернулась. Рабби из Сасова приподнялся и воскликнул: “Мы идем к нашему Отцу!” И захлопал в ладоши, как гость на свадьбе во время танцев. Но они спаслись.
Вскоре они добрались до Варшавы, где должны были встретиться с губернатором. Прибыв в губернаторский дворец, они увидели, что он окружен стражей, не допускающей никого без письменного разрешения. Рабби Моше-Лейб спросил моего деда: “Что я должен им сказать?” Дед ответил: “Надо сказать на их языке: ‘Puszczaj!’ Это означает: ‘Пропустить!’, а также ‘Отпустить!’”.
Рабби Моше-Лейб, человек огромного роста, подошел к одному из стражников и громовым голосом крикнул: “Puszczaj!” Неизвестно, что произошло далее, но возможно, что рабби из Сасова крикнул: “Puszczaj!” и самому губернатору, потому что все заключенные, за которых они хлопотали, были освобождены».
Горшок с картошкой
В юные годы рабби Иссахар-Бер был очень беден. Был год, когда ему пришлось поститься не только перед Йом Кипуром, но и после, а когда настал Суккот, у него не было денег, чтобы встретить праздник должным образом. Он оставался в доме учения и после молитвы, поскольку знал, что дома все равно нет еды. Но его жена продала все еще остававшееся у нее драгоценное украшение, не сказав ему об этом ни слова, и на вырученные деньги купила халы и свечи для праздничного стола, а также картошку.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 100
