Ложкин скоро оделся, перешагнул через сопящие тела и вышел в коридор, изображая всем своим видом первое свое пробуждение. Там он застал двух молодых людей, поздоровался с ними и, определив в них племянников хозяйки, встал рядом и крепко замолчал. Оказалось, никакой не подъем, а просто очередь по нужде. «Мне так еще лучше. За компанию даже веселее», — подумал Степан и зевнул.
Ребята громко шептались.
— А я ей, значит, говорю: чего смотришь? — рассказывал худому брюнету невысокий с побритой головой. — Давай, что ли, приступим…
— Ага, и чего? — в нетерпении суетился брюнет.
Лысый коротко покосился на Ложкина, потом приблизился к брюнету и громко прошипел:
— Согласилась.
— И ты молчал всю неделю?! — почти что взвизгнул брюнет.
— Да в западло было как-то… Наташку-то оба знаем…
Вдруг ребята переглянулись и как по команде прошли в комнату: не в ту, в которой спал Степан, а в другую — в хозяйскую спальню.
В туалете нажали на спуск. Щелкнула щеколда, отворилась дверь.
Навстречу Степану вышла блондинка в коротком шелковом халатике и с сонным беспорядком на голове. Татьяна остановилась, посмотрела на Ложкина в упор, поморщилась, словно недоумевая от того, как такая встреча могла произойти, кивнула и прошла в ванную. Степан прошел в уборную и заперся.
В туалете пахло свежим сонным женским телом и теплой мочой. Ложкин услышал, как вышла Татьяна из ванной и как зашагала по коридору. «Ушла. Ушла спать», — с какой-то детской радостью подумал он. От сознания этого факта в кишках у него сделался сильный и повелительный спазм, приятный до истомы и болезненный сразу.
Степан расстегнул ремень, стянул штаны, взлетел на унитаз, уперся локтями в стену и с каким-то лихим восторгом выпустил из себя все то, что томило его этой ночью.
Это было то удачное опорожнение, когда все выходит без остатка, единой потугой, когда знаешь, что даже изнутри ты чист и ничем не стеснен.
Ложкин подтерся, смыл, натянул штаны, помахал ладонями (чтобы создать хоть какое-то движение воздуха), отпер дверь и вышел в коридор.
В коридоре, прислонившись к стене, стояла Татьяна.
Степан удивленно и почти испуганно кивнул ей и решительно прошел в ванную, сильно ударившись плечом о косяк. Он услышал, как блондинка заперлась в туалете, представил, как она морщится в плотных клубах запаха, как воротит голову, и стал ждать, когда она выбежит оттуда пулей и зло и брезгливо смерит Степана взглядом, перед тем как сгинуть в комнате. Ложкин покраснел и весь съежился, словно был пойман на воровстве людьми, которые долгие годы считали его порядочным.
Он открыл кран и принялся мылить руки. Яблочный аромат мыла коснулся ноздрей, и вместе с запахом в него проникла какая-то естественная убежденность, что все хорошо и ничего такого на самом деле не произошло. Лицо его разгладилось и приняло обычный свой землистый оттенок. Степан выпрямился и уверенно шагнул в коридор.
«Что я им, парфюмер, что ли — благовония распускать в параше? В конце-то концов!»
Туалетная дверь отворилась, вышла Татьяна и так добро, так тепло улыбнулась Степану, что он невольно приблизился к ней. Она остановилась и чуть подалась вперед. Степан сам не понял, как обнял Татьяну, как приблизил к себе, как горячо поцеловал в губы. Он лишь почувствовал, что должен и может это сделать и что делает все правильно. Чувствовал, что что-то в нем поменялось теперь, чувствовал невероятное облегчение от этого понимания. Голова его кружилась, а Татьяна обнимала его за шею и сильнее прижималась.
Степану вспомнился зерновой ток, горячая пшеница и золотые убегающие волосы учетчицы. Не вспоминалось только сожаление о когда-то упущенном моменте.
Метрополитен
Короткие рассказы о метро «Космополитан»
Улицы вылизывал зной, люди кисли в автобусах, словно замоченные яблоки. Влекомый могильной прохладой, я спустился в подземку. Минуту спустя пришел поезд. Вагон принял меня, как многодетная семья подкидыша. С трудом протиснувшись вглубь, я уперся в подмышку малахольного здоровяка, запах которой изумлял степенью отвращения ее хозяина к гигиеническим процедурам. Малахольный плотоядно всматривался в свое отражение и время от времени встряхивал головой, сотрясая густые сальные кудри. Собственный вид приводил парня в восторг, ввиду обстоятельств переживаемый им молча. Казалось, расступись народ, и он пустится в пляс, как якутский шаман.
На ближайшей станции людей выбросило на платформу, точно рвотную массу. В вагоне стало свободней, и мне удалось извлечь лицо из влажной подмышки крепыша, затхлой, как могила. Не успел диктор завершить тираду об опасности закрывающихся дверей, как у моего левого уха взорвался отчаянный женский вопль, оказавшийся приветствием коммивояжера. Я обернулся и застал зрелую нарумяненную даму с кипой модных журналов, крепко прижатых к груди. На плече, как инфантильный ребенок, висела клетчатая базарная сумка. Женщина сообщала, что берет журналы прямо от издателя и поэтому может предложить их нам не за сто, как в розничной сети, а за тридцать, как в счастливом сне. В действительности журналы были прошлогодними, хотя и в девственной целлофановой плеве.
Народ мегаполиса торжественно молчал.
Мой здоровяк не обратил на крикливую даму ни малейшего внимания и, очарованный собственным отражением, не сводил с себя глаз.
— Всего тридцать рублей!!! — ликовала женщина, словно объявляла о конце мировой войны.
Народ оставался верен молчанию, принявшему форму сна, чтения и разглядывания рекламных вывесок. Молчание было триединым.
— …И вы будете в курсе всех модных новинок! — не унималась коммивояжер, умоляюще вглядываясь в лишенную модных пристрастий толпу.
Близилась остановка, предусмотрительные пассажиры осторожно пробирались к дверям выхода. Дама с журналами стояла строго по центру вагона, вокруг нее угрожающе зияла пустота.
— …Тридцать, — произнесла она напоследок, бросив в толпу обвиняющий взгляд.
Предвидя остановку, поезд начал тормозить медленными короткими рывками.
И тут это случилось.
Дама что есть мочи зарычала, задрыгала ногами и швырнула в столпившихся у выхода людей стопку журналов.
— Суки! — заорала она диким нижним горлом. — Суки и тупицы! Вы так и сдохнете в своем говне, захлебнетесь им, да! Да!! Да!!! Я, как дура, стою тут, кривляюсь, а они… А вы… Суки, вот вы кто! Ненавиииижу!!!..
Поезд уже въезжал на платформу, степенный диктор принялся объявлять станцию. Напуганная происшедшим толпа отринула от женщины и вплотную прижалась к выходу.
Внезапно женщина остановила поток брани, скинула с себя сумку, сделала глубокий вдох и принялась отплясывать, нарочито сильно стуча каблуками. Следующей стадией такой истерики могло стать либо помешательство, либо самоубийство.
