Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
— А сын у нас с тобой хороший получился, — Ганна улыбалась сквозь слезы.
— А у нас с тобой все хорошо получается. — Он засмеялся и притянул ее поближе к себе. Ганна поерзала, удобнее устраиваясь на кожаном сиденье. — И бизнес, и книги, и сын, и даже реальные детективы. Мы с тобой сейчас играем в «Покемон гоу», ей-богу. Только ищем не покемонов, а убийцу.
Дождь кончился так же внезапно, как и начался. Будто другая, немножко фантастическая земля осталась позади. Полоса мокрого асфальта сменилась сухим, и менее чем через полтора часа они приехали в столицу Белоруссии.
Минск оказался еще чище и зеленее, чем Витебск. От количества парков, встречающихся на каждом шагу, Ганна пребывала практически в щенячьем восторге, с болью думая о том, как не хватает ее родному городу таких широких улиц, таких прекрасных фонтанов, таких удивительных уличных скульптур, поднимающих настроение и заставляющих улыбаться. Главная городская улица — проспект Независимости — казалась памятником советской эпохе, ухоженным, чистым, пользующимся уважением и любовью людей.
Современные здания из стекла и бетона так удачно вписывались в стиль пятидесятых годов, что Ганна мысленно невольно сняла шляпу перед главным архитектором города. Перед ней была европейская столица — ухоженная и чистая, современная и динамичная, быть может, не очень богатая, но с налаженным бытом и работающими коммунальными службами.
На каждом шагу встречались люди, подметающие мусор. За время прогулки (машину они оставили у гостиницы и решили пройтись пешком, что для Галицкого, как знала Ганна, было настоящим подвигом) она не увидела ни одного брошенного окурка, ни одной унесенной ветром бумажки, ни одного упавшего с дерева листика. В Минске оказалось не очень много высаженных цветов, ее город мог дать ему фору в тысячу очков, но отсутствие цветочных красок общее впечатление вовсе не портило. Она даже представить не могла, что столица Белоруссии приведет ее в такой восторг.
Галицкого ее восторг умилял донельзя.
— Ты как ребенок, — он подергал ее за собранный из волос хвостик. — Охаешь, ахаешь. Все тебе нравится. От всего ты в восхищении. Просто идеальный турист.
— Если бы я была идеальным туристом, то скупала бы все сувениры подряд. Кстати, Илюша, ты купишь мне магнит на холодильник?
Он купил ей магнит на холодильник. И вязаного смешного жирафа, которого продавала на импровизированной ярмарке в центре города пожилая тучная одышливая женщина, и самодельные бусы из раскрашенной вручную глины, и колокольчик. Вместе со всем свалившимся на Ганну богатством она в изнеможении доковыляла до скамейки, являющейся отчего-то памятником композитору Огинскому, и рухнула на нее. Скамейка тут же заиграла знаменитый полонез, от чего Ганна зашлась в очередном приступе счастья.
— Пошли пива выпьем, — Галицкий кивнул на расположенный неподалеку трактир, внешний вид которого вселял надежду, что там можно поесть без опасений. Как ресторатор со стажем он доверял лишь тем заведениям, которые хорошо знал.
— А драники закажем? — тут же откликнулась Ганна, и глаза ее заблестели в предвкушении любимого блюда.
— Ты перестанешь пролезать в дверь, — добро шепнул он ей в ухо.
— Думаешь? — Она испуганно вскочила со скамейки, прервав звучание музыки.
— Уверен. Но имей в виду, если ты располнеешь, я буду любить тебя еще больше. Ты же помнишь, твои бедра сводят меня с ума.
Он неожиданно засопел, и Ганна, скосив глаза, убедилась, что да, действительно сводят, так что джинсы ему становятся тесны. Она моментально вспыхнула предательским румянцем, больше всего на свете мечтая оказаться не на пороге трактира с вожделенными драниками, а в гостиничном номере, и желательно, уже в кровати.
— Ты даже не представляешь, что я буду с тобой делать всю сегодняшнюю ночь, — Илья шагнул к ней и то ли простонал, то ли прорычал эти слова, зарывшись носом в ее волосы. — Как ты думаешь, если мы займемся любовью прямо на этой скамейке, нас сразу заберут в милицию, или мы успеем?
— Под полонез Огинского? — Она засмеялась, вывернулась из его объятий и потянула за руку в сторону трактира. — Не думаю, чтобы это была хорошая идея. Пошли пить пиво и есть драники. А все остальное пока можешь предвкушать.
— Дьяволица. — Он картинно вздохнул и закатил глаза. — Никак не могу понять, что в тебе такого, что ты меня словно приворожила? Мазалька, ты ведьма.
— Ага. — Она кивнула. — Мне Вовка об этом как-то сказал. Ему лет семь было. Говорит: «Мама, ты никогда не спишь с открытой форточкой и не ешь чеснок. Наверное, ты ведьма». Пришлось согласиться.
— Против правды не попрешь, — подхватил он. Весело пикируясь, они дошли до двери трактира и чуть не столкнулись с выходящим человеком, сделавшим шаг в сторону, чтобы пропустить их. Ганна подняла глаза и узнала Адрыяна Дзеткевича. Галицкий уже прошел дальше и на случайного встречного не обратил внимания.
— Здравствуйте, Адрыян Карпович, — громко сказала она, привлекая внимание Ильи.
Все остальное происходило, как в замедленной киносъемке. Галицкий повернулся на ее звонкий голос, а Дзеткевич, смертельно побледнев и по-волчьи оскалившись, сунул руку за пазуху.
Пистолет! И Ганна на линии огня. Секундной мысли было достаточно, чтобы Галицкий прыгнул, развернувшись в воздухе и выбрасывая вперед ногу для удара. Поверженный противник, словно куль с мукой, упал к Ганниным ногам. Рука, которой он тянулся за пазуху, сделала в воздухе мягкую дугу и шлепнулась на пол. В ней был зажат белоснежный носовой платок. Поднялся шум, к ним бежали люди, но Галицкий все-таки успел присесть и быстро и профессионально обыскать Дзеткевича. Никакого пистолета при нем не оказалось.
Глава пятнадцатая На ловца и зверь бежит
Плачущий человек, сидящий за грубым деревянным столом, выглядел жалким. Слезы стекали по его лицу и, когда очередная капля, ползущая по проложенной ее предшественницами соленой дорожке, попадала на разбитую губу, он морщился, слизывал каплю вместе с сочащейся из ранки кровью и снова морщился. Вкус крови вызывал в нем панику, и он то и дело сплевывал ее вперемешку со слезами в салфетку, которую мял в руках.
Кучка мокрых окровавленных белых комков с расползшимися бахромчатыми краями лежала перед ним на воняющей сигаретным духом столешнице. Он бессознательно раскладывал эти комки в ряд, два, три, расставляя как шахматные фигуры на только ему одному видимой доске, и снова сгребал в кучку, чтобы тут же разложить их заново.
Действия его были суетными и дергаными, а вот речь, хоть и прерываемая всхлипами, плавной и неспешной. Адрыян Дзеткевич вел себя как человек, который долго шел с неподъемной ношей, пригибающей его к земле, и вот, наконец-то сбросивший ее с себя, чувствуя невообразимое облегчение.
Ганна отчего-то подумала, что бремя корысти и подлости не каждому под силу. Чтобы быть отъявленным мерзавцем, пожалуй, тоже нужны и твердость духа, и определенная смелость, и воля к победе — ровно все те же качества, которые ведут к успеху, только со знаком минус, а не плюс. У Дзеткевича, слабого, раз и навсегда испуганного Дзеткевича, таких качеств не было. И именно поэтому возможность высказаться, облегчить душу, переложить на невольных слушателей гнет своих прегрешений оказалась для него спасительной.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 64
