— А вы хулиганы!
Не слишком надеясь на успех, он опустил голову и попытался двинуться мимо нас. Максим тут же схватил его за плечо и прижал обратно к стенке.
— Слушай внимательно! Или ты скажешь, кто навалил эту кучу дерьма, или я расквашу твою бесстыжую рожу!
— Но я понятия не имею!
Мунир сделал шаг вперед. Он похлопал Давида по плечу, советуя тому успокоиться.
Сонан поднял голову.
— Ты сам читал статью?
Он утвердительно кивнул.
— И решил опубликовать?
— Я не отвечаю за то, что пишут другие. Я же сказал: я собираю статьи и формирую номер.
— Но числишься «главным редактором»! Изображаешь начальство, раздуваешь щеки, а когда надо отвечать за публикацию, сразу в кусты? Прочитал и не почесался?
— Статья мне не понравилась, но я не вправе исполнять обязанности цензора. Газета должна отражать мнения лицеистов. Любые мнения.
— Ясно, ясно, — пробурчал Давид. — Значит, такова, по-твоему, роль… главного редактора.
Мой дружок, похоже, собрался отвесить «редактору» еще одну оплеуху.
— Знаешь, что? Я напишу для следующего номера статью, где расскажу, что мамаша у тебя шлюха. Рассчитываю на тебя. Ты же ее опубликуешь?
Сонан передернул плечами, давая понять, что находит слова Давида глупостью.
— Зря ты так.
Лагдар уже замахнулся, но Мунир его остановил.
— Мне сказали, что ты еврей. Это правда?
Мой вопрос поставил Сонана в тупик, он не мог понять, ловушка это или путь к спасению.
— Да. В общем-то. У меня отец еврей, но мы атеисты.
— И тебя не стошнило от необходимости публиковать такую гадость?
Вопросы предполагали возможность разговора, я словно бы интересовался им, хотел понять. Глаза, увеличенные толстыми стеклами, несколько секунд моргали. В них читался страх. Глупыми они не были.
— Разумеется, я не обрадовался. Но я никуда не лезу со своими личными мнениями. И я не цензор.
— Ты вообще пустое место. Ящик для писем. Деревяшка.
— Уж точно не мужик, — прибавил Максим.
Сонан, похоже, задумался, потом опустил голову.
Признаюсь, в эту минуту меня клинило между двумя мнениями: либо этот парень прожженная сволочь, либо дурак не от мира сего, и ему на наши подростковые проблемы глубоко начхать.
Марк Бремон вышел из класса, обвел глазами коридор и увидел нас. Известие о допросе, учиненном нами Сонану, уже облетело лицей. Марк оглядел нашу небольшую компанию и уверенно направился к нам. С его-то ростом под два метра, широкими плечами, крупным лицом с холодными синими глазами, он не мог не произвести впечатления. На это он и рассчитывал.
— Хотели со мной поговорить?
— Откуда знаешь? — поинтересовался Максим.
— Дошли слухи. В чем дело? У меня мало времени.
Марк уставился на Максима.
— Ну и тон, черт подери, — скрипнул зубами Ахмет. — С нами не шутите!..
Бремон окинул его презрительным взглядом и спросил:
— Чего на меня уставился?
Ахмед шагнул к нему и чуть не уткнулся носом в крест, висевший на груди Марка и красиво выделявшийся на черном свитере.
— К делу! Чего надо?
Вопрос требовал немедленного ответа.
— Ты написал? — спросил Давид, протягивая газету.
Бремон оглядел Давида, лицо, одежду в молодежном стиле и слегка улыбнулся. Меня взбесило его высокомерие.
— Нет, — ответил он, даже не взглянув на газету. — Это все? Я пошел.
Красавец готов был удалиться. Я взял его за плечо и повернул обратно. Он среагировал тотчас же и угрожающе на меня надвинулся. Давид ударил его кулаком в висок, тот отступил и впечатался головой в стену.
Остальные замерли, не ожидая столь внезапного результата.
Когда Бремон поднялся, Ахмед, Лагдар и Давид схватили его и держали за руки. Он особо не сопротивлялся, слегка оглоушенный.
— Отойдем с ним вон туда, — распорядился Мунир.
Группка учеников, задержавшаяся, чтобы посмотреть, чем кончится разговор, направилась к выходу.
— Эй! — окликнул их Лагдар. — Если сейчас появится учитель, я буду знать, что позвали его вы!
Ребята торопливо кивнули и поспешили вниз по лестнице.
Мунир, подумав секунду, предложил:
— Пошли в спортзал.
Я подошел и вопросительно на него посмотрел.
— Устроим фашисту допрос по-гестаповски, так его и разэтак.
Бремон сидел посреди зала на стуле, Максим и Ахмед связали ему руки и ноги.
Он молчал, казалось, витал неизвестно где. Но глаза у него были тоскливые.
Мы совещались в нескольких метрах от него.
— Так, не будем терять времени, — подвел итог Мунир. — Мика встанет на атас, предупредит, если кто-то появится. Сейчас разыграем сцену, как в кино. Давид, ты будешь следователем злодеем, я добрячком, который не дает его бить и старается договориться. Идет?
Договорившись, мы подошли к Бремону. Нельзя сказать, что наш крутой был на сто процентов спокоен.
— Итак! Теперь ты скажешь, кто написал статью?! Тут не получится разыграть героя!
— Не я.
Бремон, похоже, не врал.
— Но ты знаешь кто.
Молчание.
— И ты нам скажешь.
— Знаю. Но не скажу.
— А я говорю, что скажешь, иначе…
Давид угрожающе надвинулся на Марка, но Мунир удержал его за руку.
— Иначе что? Будете меня пытать? Тоже мне театр затеяли! Вам самим не смешно? Нет? Связали и будете бить? Здорово, парни! Это по-мужски! Валяйте!
Бремон еще не договорил, как позади нас раздался голос. Максим не выдержал.
— Развяжите отморозка! Он прав, не годится бить привязанных. Отвяжите его, и я разобью его крысиную рожу.
Мунир двинулся к Максиму, чтобы его утихомирить, но я удержал его.
Максим принялся развязывать Бремона.
Тот смотрел на тощего коротышку, который развязывал на нем веревки и, освободившись, вопросительно взглянул на нас. Я улыбнулся.
— Это худшее, что могло с тобой случиться.
Я знал, что Максим как боец не впечатляет своими физическими данными, зато его одержимость и нервозность просто шокируют и вгоняют в ступор. Бремон поднялся со стула и встал в боевую позу, но не успел он поднять руки, как пощечина обожгла ему щеку. Такой силы пощечина, что на секунду показалось, что у него оторвалась голова.
