— Надеюсь, ты понимаешь, что это не так просто, как кажется на первый взгляд?
Мэлинсон зашнуровывал тибетские горные сапоги — высокие, до колен. Ответил он резко:
— Я все понимаю. Но мы должны это сделать. И сделаем, если повезет. И если поторопимся.
— Сомневаюсь…
— О небо! Конвэй, вам что, так трудно преодолеть свою робость? У вас вообще сохранилась хоть капля мужества?
Эти слова, прозвучавшие страстно и уничижительно, помогли Конвэю собраться с мыслями и силами.
— Сохранилась или нет — к делу не относится. Но если хочешь знать, как я смотрю на все это, слушай. Вопрос касается нескольких довольно важных мелочей. Предположим, ты сумеешь пройти перевал и добраться до носильщиков. Откуда ты знаешь, что они согласятся взять тебя с собой? Чем ты можешь склонить их к согласию? Тебе не приходило в голову, что они могут оказаться не такими сговорчивыми, как это тебе кажется? Не можешь же ты всего-навсего представиться и потребовать себе свиту. Все это не проходит без подготовки, без предварительной договоренности…
— Лишь бы задержаться! — с горечью воскликнул Мэлинсон. — Боже, что вы за человек! К счастью, я могу действовать и независимо от вас. Поэтому-то все уже подготовлено. Носильщики получили плату заранее. И они согласились взять нас с собой. И вот она, одежда, вот снаряжение для этого путешествия. Все готово. Так что ваш последний предлог отпадает. Ну, давайте, двигайтесь.
— Но… Я не понимаю…
— А я и не рассчитываю, что понимаете. Но это не имеет значения.
— Кто же все это устраивал?
Мэлинсон ответил грубым тоном:
— Ло-Тсен, если уж вам непременно надо знать. Сейчас она там, вместе с носильщиками. И ждет.
— Ждет?
— Да, она уходит с нами. Полагаю, у вас нет возражений?
При упоминании о Ло-Тсен оба мира перемешались в сознании Конвэя. Резко, почти с негодованием, он воскликнул:
— Ерунда! Это невозможно.
Мэлинсон тоже кипел злостью.
— Почему невозможно?
— Потому что… Ну, просто невозможно. По разным причинам. Поверь мне, это не пройдет. Меня поражает твой рассказ об уже случившемся. Но чтобы Ло-Тсен двинулась еще дальше, сама мысль об этом нелепа.
— Не вижу тут ничего нелепого. Желание выбраться отсюда столь же естественно в ее случае, как и в моем.
— Но она не хочет выбираться отсюда. Вот где твоя ошибка.
Мэлинсон выдавил из себя улыбку.
— Вы, кажется, думаете, будто знаете о ней гораздо больше, чем я, — проговорил он. — Но может быть, это вовсе не так.
— Что ты хочешь сказать?
— Что не обязательно выучивать кучу языков. Есть и другие способы добиться взаимопонимания между людьми.
— Ради всего святого, куда ты клонишь? — воскликнул Конвэй и уже спокойнее продолжал: — Это глупо. Оставим пререкания. Давай, Мэлинсон, выкладывай. Я все еще ничего не понимаю.
— А чего же тогда вы разводите столько шума?
— Скажи мне правду. Пожалуйста, правду.
— Ладно, все достаточно просто. Юное создание, девочка в заточении среди скопища чокнутых старцев — естественно, она убежит при первой возможности. А до сих пор такой возможности не было.
— А ты не допускаешь, будто это только твоя выдумка? Что ты приписываешь ей свои собственные настроения? Ведь я же тебе говорил: она здесь вполне счастлива.
— А почему же она согласилась пойти с нами?
— Каким же образом? Она не говорит по-английски.
— Я спросил ее по-тибетски. Мисс Бринклоу подобрала нужные слова. Разговор у нас был не очень бойкий, но поняли мы друг друга достаточно хорошо. — Мэлинсон слегка покраснел. — Проклятие, Конвэй, не смотрите на меня так, а то можно подумать, будто я покушаюсь на ваши владения.
В ответ Конвэй сказал:
— Никто, надеюсь, так не подумает. Но этими словами ты сказал мне больше, чем хотел. Могу только добавить, что мне очень жаль.
— А о чем, черт возьми, вам надо сожалеть?
Конвэй разжал пальцы и дал сигарете упасть в пепельницу. Он чувствовал себя усталым, полным тревог и противоречивых нежных чувств, которые, будь его воля, лучше бы не поднимались. Он сказал мягко:
— Я не хочу этих постоянных распрей между нами. Ло-Тсен очаровательна, я знаю, но почему мы должны пререкаться по этому поводу?
— Очаровательна? — с горечью повторил Мэлинсон. — Много больше, чем очаровательна. Вам не следует думать, будто в этих делах все такие же хладнокровные, как и вы. Восхищаться ею, словно изящной вещицей, выставленной в музее, — вот, кажется, ваше представление о том, чего она заслуживает. Но моя точка зрения практичнее, и если я вижу, что человек, который мне нравится, попал в беду, я стараюсь хоть как-то помочь.
— Но разве ты не излишне запальчив? Куда, по-твоему, она направится, если покинет это место?
— Наверное, у нее есть друзья в Китае или еще где-нибудь Во всяком случае, там ей будет лучше, чем здесь.
— Как ты можешь быть настолько уверенным в этом?
— Ну, я сам постараюсь окружить ее вниманием, если этого не сделает кто другой. В конце концов, когда вы спасаете людей, вытаскивая их из какой-нибудь дьявольской трясины, вы же не спрашиваете, есть ли у них место, куда податься.
— А Шангри-ла, по-твоему, — дьявольская трясина?
— Разумеется. Здесь царят мрак и зло. Все этим было пропитано с самого начала. И то, как нас сюда затащили, беспричинно, с помощью безумца. И то, как потом удерживали, выставляя то один предлог, то другой. Но для меня самое страшное — то, как Шангри-ла воздействовала на вас.
— На меня?
— Да, на вас. Вы просто спокойно бродили вокруг, будто для вас ничего не имеет значения, с готовностью остаться здесь навсегда. Вы ведь даже говорили, будто вам здесь нравится… Конвэй, что с вами случилось? Неужели вы не можете вернуться к себе настоящему? Мы так хорошо действовали вместе в Баскуле. Тогда вы были совсем другим.
— Дорогой мой мальчик! — Конвэй протянул Мэлинсону руку, и тот с чувством, горячо пожал ее.
Мэлинсон продолжал:
— Не думаю, что вы это понимаете, но мне было ужасно одиноко в последние недели. Всем, казалось, на все наплевать, даже на самое важное. У Барнарда и мисс Бринклоу имелись своего рода извиняющие обстоятельства. Но поистине страшно было обнаружить, что и вы против меня.
— Сожалею.
— Вы это все время повторяете, но что толку?
В неожиданном порыве Конвэй произнес:
— Тогда давай я тебе кое-что расскажу. Может быть, толк появится. Выслушав меня, ты, надеюсь, поймешь многое, кажущееся сейчас странным и необъяснимым. Во всяком случае, поймешь, почему Ло-Тсен просто не может уйти отсюда с тобой.
