— Что вам нужно?
Она, чуть внятно запинаясь, объясняет причину своего прихода. Тогда Вишенка, вслед за приветливой встречей, пока ее считали покупательницей, видит теперь нахмуренное лицо и слышит грубый резкий ответ:
— У нас нет работы, и даем мы ее только знакомым или по чей-нибудь рекомендации.
Эти слова сопровождаются движением руки, показывающим ей на дверь. Вишенка поняла намек и с грустью отправилась дальше.
«Попробую осведомиться в других магазинах».
Но там все тот же ответ. Все даже удивляются, как это она так прямо идет просить работы. Говорят ей грубо, дерзко и почти выталкивают за дверь.
«Господи! Почему так дурно со мной обходятся? Неужели в Париже кажется странным, когда бедная девушка ищет себе работы?»
Так Вишенка проходила несколько часов, как вдруг, ласкаясь, подбежала к ней черная собачонка. Она вздрогнула, увидев Гриньдана и недалеко стоявшего Мино, который, заметив, что она его узнала, подошел к ней и сказал:
— А! Вы здесь прогуливаетесь, прекрасная русалка!.. Не хотите ли дать мне вашу руку и вернуться в гостиницу?
— Благодарю вас, мне никто не нужен.
— Однако же, как вы бледны, вам бы следовало что-нибудь закусить.
— Нет, прощайте.
— До свидания, моя красотка.
Вишенка скрывается от него на другую улицу, но она до того устала, что скоро вынуждена сесть на камень у ворот. Бедная девушка со вчерашнего дня ничего не ела, и от продолжительной ходьбы голод ее усилился.
В Париже на улице не обращают внимания на лица, выражающие горе и страдание. Такие обыкновенные чувства, и потому Вишенка может свободно предаваться своему отчаянию, никто у нее и не спрашивает, что с ней.
Просидев более часу, Вишенка решает:
«Теперь я отдохнула, попробую еще, не везде же меня будут прогонять».
Продолжая свой путь, она заходит в магазин обоев и спрашивает у сидящей там продавщицы, не нужна ли ей прислуга та, — осмотрев ее, сказала:
— Да, я ищу няньку. Кто вас прислал?
— Никто, сударыня, — тихо ответила Вишенка, опустив глаза.
— Как никто? У кого вы служили? Откуда пришли? Где можно о вас узнать?
— Нигде, сударыня. Я никого не знаю.
— Так вас, верно, прислали из конторы?
— Из какой конторы?
— Из конторы, доставляющей прислугу: вам дали, наверное, письмо ко мне?
— Да нет же, сударыня, я не знаю, какие это конторы. Меня никто не присылал.
— В таком случае вы нахальная девушка! Просите место и не можете сказать, откуда пришли? Какая дерзость являться ко мне! Убирайтесь поскорей. Никто вас не захочет взять к себе в услужение.
«Стало быть, не позволено самой искать место! — думает Вишенка, уходя из магазина. — Но не сходить ли в контору?.. Может быть, и мне найдут там место. Надо узнать, где находятся эти конторы».
Вишенка спрашивает у торговки; та растолковала ей, на какой улице есть контора; она спешит туда в полной уверенности, что ей сейчас же найдется место.
— Так вы хотите записаться?
— Да.
— Какую должность вы хотите? Няньки ила кухарки?
— Мне все равно, какую вам угодно.
— А мне-то что за дело? Кажется, выбор вас только касается.
— Какую дадите должность, такую и возьму.
— Умеете вы кушанья готовить?
— Немного умею.
— Немного — стало быть, совсем не умеете, поступайте лучше в няньки, делать им нечего, только играть с детьми.
— С удовольствием буду водить детей играть.
— Так дайте мне пять франков вперед.
— Пять франков? За что?
— За то, что вас запишу, а когда получите место, то заплатите мне остальные пять франков.
— Дело в том… как быть… у меня нет ни одного су.
— А в таком случае оставьте меня в покое, можете себе отправляться куда угодно… Неужели вы думали, что я имею даром помещение и не плачу налоги… Не могу же я теперь трудиться единственно ради ваших хорошеньких глазок?..
— Но как только буду на месте, все вам заплачу.
— Да, можно на то рассчитывать! Ищи вас после… займите деньги у какой-нибудь землячки своей.
— У меня нет землячек.
— Так и говорить больше нечего.
И женщина отвернулась от Вишенки и пошла кормить висевшего в клетке чижика.
Вишенка же, уходя из конторы, залилась слезами от одной мысли, что с нею теперь будет? Что ей делать? Она ходила так до вечера, но уже понемногу лишалась сил и энергии. У нее начались от голода невыносимые судороги в животе, увеличившие ее страдания.
В отчаянии Вишенка протянула руку мимо проходящей даме, но та грубо оттолкнула ее:
— Ступай работать, лентяйка! Какой стыд, такой молодой просить милостыни! Стоило бы позвать полицейского и взять тебя в полицию.
— Ах! Довольно! Не буду ничего больше просить, — сказала Вишенка, падая в изнеможении на мостовую.
В эту минуту она почувствовала, что кто-то лижет ей руки, смотрит, это Гриньдан, а в нескольких шагах стоит опять Мино. Вишенка с трудом приподнялась, Мино, видя ее усилие и слабость, подскочил к ней, помог встать, взял под руку и повел, приговаривая сладким голосом:
— Пойдем, пойдем, моя красотка. Я вас не брошу, как эти негодяи прохожие. Никто вам даже воды не подал! Добрая госпожа Танкрет вас очень любит, она с радостью вас примет к себе.
Вишенка на этот раз не в силах была противиться.
XXVI. ОХОТА НАЛЬВОВ
Было девять часов вечера, когда человек, несший ведро с краскою и малярные кисти, наткнулся на другого прохожего на углу улиц Тамиль и Вандом. На нем были парусиновая куртка, такие же панталоны и шапка без козырька. Свет фонаря осветил встретившихся. Они взглянули друг на друга, остановились и радостно вскрикнули:
— Может ли это быть? Сабреташ!
— Да, это я! Петард, ты?
— Конечно, это я! Петард, твой старый товарищ, помнишь ли, как мы трепали бедуинов, а иногда и бедуинок? Любил я их… славные брюнетки. Случалось приударять за ними.
— Ты все такой же шутник!
— Но ты не в военном платье, разве тоже в отставке?
— Как же! Мало ли мне обид в полку бывало, обходили в чинах, производства не давали, а напоследок такую штуку поднесли, что разозлился, бросил все, пошел в отставку, да и вернулся восвояси.
— А ты что же, в капралы метил?
— Не то… шли мы раз вечером гулять с Роке. Помнишь его… такой маленький и хилый.
