Пиппе стало плохо от воображаемой сцены.
– Ваше величество, – заговорила она, чуть не теряя сознание и присев на одно колено перед троном.
– Что еще?
– Осмелюсь предположить, что существует более простой способ накормить этого человека.
– И какой же, милочка? – Королева не скрывала своего сарказма. – Полагаю, именно у вас есть рецепт? Если вы осмелитесь заикнуться о его освобождении, то сами окажетесь в застенках.
– Я сумею уговорить его, – явно опрометчиво выпалила Пиппа.
Глаза королевы метали искры, способные зажечь свечи.
– С тех пор как вы появились здесь, вы еще не успели натворить глупостей. Не стоило бы начинать именно сейчас. Вы рискуете.
– Я прошу разрешить мне рискнуть, ваше величество. Если у меня ничего не получится, накажете меня.
В зале воцарилась мертвая тишина. Королева замерла. Ее лицо ничего не выражало.
– Вы полагаете, что вы в состоянии заставить ирландского лорда есть? – наконец спросила она.
– Да, ваше величество. – Пиппа покраснела.
– Если вы преуспеете в этом, то окажете мне серьезную услугу. – Елизавета сказала это тихо, но с металлом в голосе. – Огромную услугу. Так и быть, если вам удастся выполнить свое обещание, мне придется сделать вам одолжение, о котором вы просили сегодня утром.
Пиппа на мгновение окаменела. Сегодня утром королева расспрашивала Пиппу о ее прошлом, и Пиппа рассказала ей о своей тайной мечте найти родителей, которые покинули ее много лет тому назад. Одно слово королевы – и все знатные особы заговорят, а ее слуги разберутся с записями по всей стране. Впереди замаячил желанный свет.
– О, ваше величество, – вырвалось у Пиппы. Она встала с пола, охваченная надеждой. – Нет большей милости для меня, нежели эта.
– Есть, – мрачно одернула ее королева. – Но ты слишком умна, чтобы просить большего. Так и быть, иди к узнику. И заклинаю тебя, не подведи меня, искусница.
Каждый раз ему приносили пищу лучше предыдущей. Аппетитнее, обильнее, изысканнее. Или так казалось Айдану.
Яства, которые ему принесли на этот раз, могли оказать честь королевскому столу. Огромная миска блестящих черных олив, форель в яйцах-пашот, сыр и копченое мясо. Почти белый хлеб, такой мягкий, что напоминал облако.
Но куда более соблазнительным для его пустого желудка казался кувшин красного вина, отказаться от которого стоило ему огромных усилий. Он представил себе, как он пьет вино и забывает о крушении всех своих надежд.
Ирландец выругался, улегся на узкую жесткую кровать и уставился в потолок. Письма между Лондоном и далеким Керри, расположенным на западном побережье полуострова, шли слишком долго. Он задумался, как долго он протянет без еды.
На его губах заиграла горькая улыбка. Какое это нежелательное затруднение для королевы Елизаветы – принять смерть О'Донахью Мара на свою совесть. Это заставит ее ослабить свою линию в Ирландии.
Жаль, что разменной картой станет его жизнь.
Раздались шаги, и он услышал до боли знакомый голос:
– …И я не желаю слушать весь этот пошлый вздор, у меня на руках бумага, в которой сказано, что я, Пиппа Трюхарт, имею право посещать узника.
Айдан быстро вскочил с кровати.
– Где?! – потребовал стражник. – Покажите, где это написано?
Она рассмеялась:
– Это старая уловка, сэр, не заставляйте меня поверить, будто вы не умеете читать.
– Конечно, я… Боже, что вы вытворяете с этим ножом?! – Голос стражника повысился на октаву.
– Ничего, – ответила Пиппа. – Пока. Но если ваше упрямство выведет меня из себя, тогда, о жалость, рука моя дрогнет… и я промахнусь.
– А теперь выслушайте меня, госпожа…
– Нет, это вы выслушайте меня. – Голос ее стал жестким. – Это очень острое лезвие, и так получилось, что оно в опасной близости от вашего тщедушного, но ценимого вами стручка, раз вы прячете его под гульфиком. Так что открывайте дверь, и немедленно!
– Боже Всевышний, – выдохнул стражник. – Подчиняюсь, но буду должен доложить констеблю, что вы меня заставили.
В замке повернулся ключ. Дверь отворилась, в проеме появился бледный стражник. Пиппа поставила изящную ногу на ступеньку. Она откинула юбки в стороны, слегка оголив стройную ногу с небольшими ножнами, привязанными к ноге подвязкой. И вставила в них кинжал. Тот самый, который украла у О'Донахью в первый день их знакомства.
Затем она отстранила плечом стражника, захлопнула перед его носом дверь и повернулась к Айдану.
Оба молчали и глядели друг на друга. У Айдана голова пошла кругом, когда он вновь увидел ее.
– Боже правый, – прошептал он. – Как же я соскучился по тебе.
Нежность и открытость исходили от нее. В какой-то момент она стала хрупкой, как витражное стекло, он даже испугался, что она может упасть и разбиться. Но затем решительно тряхнула головой и преобразилась самым неожиданным образом. Взгляд ее приобрел нагловатое выражение. Она подбоченилась:
– Даже так? А я вот совсем не соскучилась.
Но теперь он видел ее насквозь. Он двинулся к ней и дотронулся до ее щеки, дрогнувшей от его нежного прикосновения.
– Нет, любимая, – прошептал он. – Ты не хотела скучать по мне, а это большая разница.
– Я пришла сюда вовсе не спорить с вами, – бросила она, ускользая от него. – Мне нужно, чтобы вы наконец-то поняли, что нет никакой связи между мной и вашим арестом.
– Теперь я в это верю. Вначале, когда меня бросили сюда, я думал иначе.
– Я пыталась предостеречь вас. – Она взяла его за рукав. – Если это вас успокоит, то могу рассказать вам о ваших людях.
В горле у него пересохло.
– Они арестованы?
– Наоборот. Графиня Черни помогла им покинуть Лондон. Остались только Донал Ог и Яго, но они в безопасности на борту венецианской галеры.
– Слава богу, – прошептал Айдан и отвернулся, чтобы справиться с эмоциями. Чувствуя, как тяжесть спадает с плеч, он произнес: – Благодарю тебя от всего сердца, что ты добралась сюда, чтобы рассказать мне об этом.
– Я стольким вам обязана, – сказала девушка и поежилась.
Слабо тлеющая жаровня, призванная обогревать помещение, стояла подле кровати. Поскольку сидеть больше было негде, он усадил ее на тонкий и жесткий матрас на кровати.
Время странным образом остановилось. Он почувствовал, как погружается в мир фантазии. Он – не ирландец, она – не англичанка. Ничто не стоит между ними. Только они вдвоем создают свой мир.
С необыкновенной ясностью он вспомнил детали своего визита к Ричарду де Лэйси. Лицо на портрете не давало ему покоя. Как мила была эта леди Лэйси, графиня Вимберлийская, носившая брошь с алмазами и рубином в центре.
