«Я не хочу быть философом, если для этого мне нужно восставать против святого Павла. Я не хочу быть Аристотелем, если для этого мне нужно расстаться с Христом, ибо нет под небом иного имени, кроме Его, в котором я должен обрести свое спасение…» — так говорил ты, продолжив точным пересказом апостольского Символа веры.
Как и подобало супруге, которой я никогда не переставала быть, я стала наконец законной хранительницей твоей веры, свидетельницей твоего последнего обязательства.
После того как, избрав меня во времена моей юности, ты вновь избрал меня в зрелом возрасте как прибежище для того, что было в тебе самого драгоценного, ты, конечно, мог прервать нашу переписку и замкнуться в молчании. У меня была защита против отчаяния и одиночества. Заключенное в моем сердце, надежно хранимое в моих руках, твое исповедание веры соединяло нас надежнее, чем присутствие во плоти, на которое я больше не имела права. Став твоей половиной через супружество, я присутствовала теперь наполовину и в твоем осуществлении!
Благодаря этому принесенному мне тобой дару, мое мучение внезапно уступило место неистребимой уверенности, что я пожертвовала собой не напрасно. Пройдя через столько невзгод, но сохранив свою привязанность ко мне, ты давал мне вместе с этим доказательством своего постоянства вечный залог нашего единомыслия.
Мне оставалось лишь вернуться к своим трудам, продолжать свое дело в Параклете, осознавая всю значительность завета, хранительницей которого ты меня сделал, и в готовности провести остаток своей жизни в молитвах за тебя, присоединиться к тебе в молитве, образец которой ты мне оставил.
Здесь опять, Господи, я обвиняю себя в том, что во всем сообразовалась с отношением Пьера более из потребности сопровождать его до конца пути, чем с мыслью о Тебе. Его любовь всегда была мне путеводительницей, Ты знаешь это, Господи. Теперь я вижу — следуя за ним, я влеклась к Тебе. Долгое время я предпочитала не замечать этого. В эти последние мгновения я больше не могу обманывать себя.
Перед смертью Пьер завещал мне свою веру, веру, которую он позаботился изложить для меня письменно, чтобы я не заблудилась. Это стало моим наследством!
За эти двадцать два года, что я молюсь за него днем и ночью, я, сама того не желая, восприняла его рвение, приняла его смирение. Мне недоставало лишь осознать это, лишь с полным пониманием дела покориться Твоей воле.
Скоро я соединюсь с тобой, Пьер, с тобой, скончавшимся душеспасительным образом. Помоги мне в этот трудный час избавиться от остатков моей гордыни, чтобы сложить ее, вместе с моим бедным телом, к ногам Господа. Я чувствую, что время мое близко. Немногое в себе остается мне открыть. Скоро я завершу свое долгое продвижение к свету.
После оповещения о запрете, который вычеркивал тебя из числа тех, кто имеет право выступать публично, после этого наивысшего испытания, ты решил, в совершенно понятном желании оправдать себя, отправиться в Рим, дабы лично изложить свое дело перед папой. Это был последний всплеск той гордыни, в которой тебя так жестоко упрекали.
Но и в этом ты не должен был получить удовлетворения. Твои угасающие силы не позволили тебе осуществить свое намерение. Ты предпринял это путешествие, которое тебе не суждено было завершить, как бедный паломник, осужденный своими, следуя от монастыря к монастырю. Путь был слишком долог и слишком тебя ослабил. Приговор, осудивший тебя, поразил тебя в самое сердце. Больной, изнуренный более чем шестьюдесятью годами невзгод, ты был вынужден довольно скоро остановиться, даже не достигнув Италии.
Твоей последней пристанью стала, благодарение Богу, пристань благодати. В знак помилования Господь позволил тебе наконец повстречать доброго человека, который стал твоим другом.
Ты нашел приют в Бургундии, недалеко от Макона. Аббатство Клюни, одно из знаменитых, прославившееся по всей Европе, давшее жизнь многочисленным новым монастырям, сияет повсюду на Западе своим великолепием и великодушием. С уверенностью в добром приеме к нему приходят от самых удаленных пределов, чтобы предаться молитвенному созерцанию и присутствовать при совершении самых прекрасных литургических обрядов из всех существующих.
Однако тебя привлекла туда и удержала не эта слава, Пьер, а исключительная личность его настоятеля. Пьер Достопочтенный был одним из наилучших аббатов и наилучших людей, о которых когда-либо было известно. Мудрый, благочестивый, совершенной доброты, он был само милосердие и чуткость. Вместо того чтобы отвергнуть изгнанника, он предпочел встретить тебя как посланца Господа. Весьма образованный, он знал твои труды и приветствовал в тебе гениального философа и теолога, которым никогда не переставал восхищаться. Один из немногих, кто умел выделить в твоих писаниях основное, то, что пребывало в безупречном правоверии, он засвидетельствовал тебе свое одобрение самым почтительным образом.
Любовь, которую он совсем не страшился тебе выказывать, должна была сверх того тронуть тебя бесконечно.
Я часто благодарила Провидение за то, что оно поставило рядом с тобой, когда все тебя покинули, этого чудесного человека, который взял тебя под защиту перед твоей кончиной. Благодаря ему тебе было позволено окончить свои дни в покое и раздумьях.
В Клюни тебя встретили с уважением и восхищением, как несчастного, но знаменитого учителя, которым ты не перестал быть. Тебя окружили заботой. Пьер Достопочтенный сгладил на твоем пути все трудности. Он стал посредником в вашем примирении с Бернаром Клервосским, ибо ваша распря была скандалом в глазах верующих. Ты явился к нему, в его собственный монастырь, и вы заключили мир.
Сверх того, Пьер Достопочтенный написал папе письмо, в котором он умолял Его Святейшество о прощении для тебя. Он упоминал в нем о твоем сближении с Бернаром Клервосским, уверял, что ты готов отречься от ошибок, которые мог совершить, и что ты сказал ему о своей твердой решимости воздерживаться отныне от всякого произвольного толкования текстов. Он также доводил до сведения Иннокентия II твое желание остаться навсегда в стенах Клюни, вдали от ораторских споров и ученых схваток.
В результате такого весьма искусного маневра папа был вынужден укрепить тебя в твоем собственном решении. В соответствии с вынесенным приговором ты обещал оставаться в затворе и заставить о себе забыть. Но зато ты получил подтверждение на свое пребывание в Клюни, где обрел наконец гармонию и безмятежность, в которых испытывал такую настоятельную нужду. Твой друг просил также для тебя права возобновить преподавание — исключительно в стенах монастыря.
Все было ему предоставлено. С тех пор, восстановленный в своих правах и привилегиях священника, ты смог, до назначенного срока, молиться, преподавать, размышлять и готовиться к уходу.
Я была уведомлена об этих обстоятельствах самим Пьером Достопочтенным. Как только я узнала о месте твоего уединения, я направила этому посланному Провидением другу несколько подарков в благодарность за то, что он делал для тебя. После твоей смерти он незамедлительно прислал мне письмо, где предоставлял все разъяснения, которых я только могла пожелать. К благодарности и исполненному такта восхвалению моих свершений в религиозной жизни он присоединял множество объяснений касательно твоих последних месяцев: «Нет никого в Клюни, кто не мог бы свидетельствовать об образцовой жизни, полной смирения и благочестия, которую он вел среди нас… В нашем братстве, в котором я пригласил его занять первое место, он, по бедности своих одеяний, казалось, занимал последнее… Так поступал он и в еде, и в питье, и во всех телесных нуждах. Он осуждал своим словом и примером все, что было излишеством, все, что не было абсолютно необходимым… Его чтение было неустанным, его молитва прилежной, его молчание значимым… Он причащался, принося Господу божественную жертву, так часто, как мог… Его разум, его слова, его поступки беспрестанно посвящались размышлению, преподаванию, разъяснению божественных, философических и ученых предметов. Так жил среди нас этот простой и прямой человек, богобоязненный и отвращающийся от зла».
