Упоминание милиции привело Олега Михайловича в трепет, и адвокат решил дожимать его по этой линии.
— Ваша родственница… Она ведь вам родственница? — Юрий прошел в комнату, на стенах которой висело множество картин.
— Племянница, — поспешил следом Лонской. — Но…
— Так вот, ваша племянница очень непорядочно повела себя в отношении моего клиента, — перебил Гордеев. — Весьма уважаемого и солидного человека.
Он говорил правду и потому был более чем убедителен. Грозная интонация, с которой были произнесены слова «уважаемый» и «солидный», окрашивала фигуру клиента в криминальные цвета и рисовала собеседнику весьма безрадостные перспективы.
— Минуту, я только приведу себя в порядок, — вымолвил Лонской тоном просителя.
— Валяйте. — Гордеев плюхнулся в пухлое кожаное кресло.
Лонской вышел из комнаты, а Юрий принялся разглядывать картины. Это были по большей части сюжеты ню с легким порнографическим флером, причем моделями служили весьма юные создания. С одной из картин на Гордеева смотрела девушка, недавно покинувшая квартиру. Юрий с любопытством рассматривал лица других одалисок, весьма возможно, что среди них была и Ангелина.
— Я к вашим услугам. — Лонской вошел в комнату.
Он перехватил взгляд гостя, направленный на картины.
— Прекрасная юность всегда вдохновляла меня, — высокопарно произнес Олег Михайлович, усаживаясь в кресло напротив Гордеева.
— И неплохо кормила, — сказал тот, разглядывая художника.
Он заметил, что Лонской явно красит волосы и усы и на самом деле ему далеко за пятьдесят.
— Да, мои работы пользуются успехом. — Олег Михайлович закинул ногу на ногу и картинно оперся на согнутую в локте руку. — Что касается Ангелины… Она действительно зарегистрирована у меня, но уже давно здесь не живет. И я не слишком удивлен, что она пошла по скользкой дорожке.
«На которую ты же ее и вывел, старый блудодей», — подумал адвокат.
— У нее очень, очень преступные наклонности, — продолжал Лонской. — И я сам в свое время стал ее жертвой.
— Она вас ограбила?
— Хуже — пыталась убить. Вот посмотрите. — Художник наклонил голову, показывая пухлым, холеным пальцем на шрам возле макушки. — Я, видите ли, не давал ей достаточной свободы.
Он доверительно наклонился к гостю.
— Она очень развратна. Просто чудовищно.
— Понятно. Приводила гостей сюда?
Лонской часто закивал, скорчив страдальческую гримасу.
— И где она может быть теперь? — спросил Гордеев.
— Понятия не имею. Скорее всего, где-то в Питере.
— А откуда она родом?
— Из Бердянска, по-моему, — сказал Лонской и, тут же спохватившись, добавил: — Да, конечно, из Бердянска. У меня там двоюродная сестра и…
— Понятно. Фотографии Ангелины у вас остались? — поинтересовался Гордеев.
— Конечно. — Олег Михайлович с готовностью поднялся с кресла. — Я использую их в творчестве. — Он замялся. — Они, правда, несколько специфического свойства…
— Меня это не смущает, — сказал Гордеев.
Его забавлял этот стеснительный развратник, превративший свою страсть в весьма доходное дело.
Послышался звук отпираемого замка. Лонской встрепенулся и покраснел..
— Мариночка вернулась! — Он затрусил в прихожую.
«Чем отличается педофил от педагога? — вспомнил Юрий бородатую шутку. — Педофил действительно любит детей».
Олег Михайлович вернулся в комнату в сопровождении девушки, впустившей адвоката в квартиру. Она сняла шубку, которую художник нес в руках как лакей, и появилась перед гостем в темно-синем платье, облегающем несколько субтильную, точеную фигурку. Ей было лет пятнадцать-шестнадцать и притом поразительный взгляд многоопытной женщины.
— Моя племянница Марина. Тоже из. Бердянска, — представил девушку Лонской.
Гордеев кивнул, не поднимая на художника взгляд, в котором тот мог прочесть ненависть и презрение.
— Надо бы нам поговорить, дядя, — сказала Марина, усаживаясь на подлокотник кресла.
— Потом поговорим, потом, — с мягкой улыбкой произнес Лонской. — Сейчас гостя отпущу.
Он уставился на Гордеева.
— Я на минуту. Принесу фото.
Он вышел из комнаты, оставив адвоката и девушку наедине.
— Вы тоже из этих? — неожиданно спросила девушка.
— Нет, — поспешно ответил Гордеев, поняв, о чем говорит Марина. — Я просто ищу одну девушку. По делу.
— А, предыдущую племянницу. Молодец девка. Дала этому… дяде по кумполу. Надо было сильнее. — Она наклонилась вперед: — Вы когда пришли, я решила, что убивать его будете.
— С чего вы взяли? — оторопел адвокат.
— Не знаю. Мне кажется, уже пора ему подохнуть. — Она выпрямилась. — Давно пора.
Гордеев молча смотрел на Марину, пораженный яростью, которая клокотала в ее голосе.
— А вот и я, — улыбаясь, вплыл в комнату Донской.
Лицо Марины сразу приняло угрюмое выражение.
— Это самое лучшее, что я смог найти. — Олег Михайлович протянул Гордееву цветную фотографию.
«Самое пристойное, скорее», — подумал Гордеев, взглянув на фото.
С фотографии на него смотрела, вызывающе улыбаясь, девушка в костюме Евы. Она стояла скрестив ноги и прикрывала низ живота сцепленными руками, в которых держала два длинных павлиньих пера. «Глаза» перьев прикрывали ее груди.
— Благодарю. — Гордеев сунул фото в карман. — Думаю, что смогу убедить своего клиента в том, что вы не имеете никакого отношения к его неприятностям.
— Сделайте одолжение. — Лонской стоял, явно ожидая скорейшего ухода гостя.
Гордеев еще раз посмотрел на Марину. Та, задумавшись, по-детски грызла заусенец.
— Счастливо, — сказал ей Юрий.
— Пока, — буркнула девушка.
Гордеев направился к двери, думая о том, чем могут закончиться для художника отношения с Мариной. И чем это будет чревато для нее.
— Прощайте, Олег Михайлович. — Юрий вышел за порог. — И берегите голову.
Он направился вниз по лестнице. Лонской некоторое время смотрел гостю вслед, задумавшись, потом опомнился и закрыл двери.
Когда Гордеев выходил на улицу, зазвонил его телефон. Объявился Коля. Он сказал, что приводы в милицию у Ангелины были, причем многочисленные. Копии протоколов будут предоставлены адвокату. Судя по географии задержаний, трудится Ангелина Толстых где-то в районе Невского, в самом центре Петербурга. Еще Коля сказал, что сегодня, возможно, будет проводиться облава на путан — с целью очистить от них хотя бы центр города.
