Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
– Мне прострелили ногу, – говорю я, надеясь, что это заставит Агату передумать.
– Это я знаю, – говорит она. – За тобой хорошо присматривают? Всего хватает?
Киваю, глотая слезы. Снова не заметила, когда начала плакать.
– Покажи теперь Адама, – обращается Агата к Берневу. Тот, не прощаясь со мной, выкатывает аппаратуру и запирает дверь.
Я понимаю, что не имею права срывать обмен. Речь не только обо мне и моей жизни, речь еще и об Адаме. Но Бернев все еще не знает, что я – абсолютный Резистент. Может, я смогу заменить ему Агату? Может, если я скажу правду, он и Адама отпустит? Но это слишком рискованно: я могу отрезать путь отсюда для нас обоих. Нужно сделать все правильно.
Предложу свой вариант: вначале Бернев отпускает Адама, затем возвращается Агата, после этого могу уйти я. Но как только Адам будет в безопасности, как только я увижу его лицо на мониторе, то все скажу. Признаюсь, что Агату можно заменить мной. Пусть возьмут анализ крови и удостоверятся, что я – абсолютный Резистент. Это хороший план, так никто больше не пострадает. А я… меня тоже не убьют, ведь я стану ценной. Незаменимой. Останусь здесь, в лаборатории, до конца своих дней, надеясь, что однажды коммуна снова нагрянет в Центр и спасет меня. Стану лабораторной мышью. Может, я еще сотни раз пожалею о своем решении, но оно принято, и пути назад нет.
Действие укола закончилось, боль возвращается с прежней силой. Я понимаю это, когда вылезаю из кровати и ковыляю до двери.
– Откройте! Мне нужно поговорить с Берневым! – кричу я, стуча кулаком по двери. Никто не открывает. Продолжаю стучать и кричать; я знаю, что меня слышат, рано или поздно кто-нибудь не выдержит и придет. Так и происходит: заявляется сам Бернев.
– Отойди к кровати, – слышу я его стальной голос из-за двери.
Он правда боится, что я выскочу? Отхожу и сажусь на кровать, – только тогда он входит.
– Я хочу предложить условия обмена, – начинаю я с ходу. Надеюсь, мой голос звучит достаточно твердо и решительно. – Чтобы обе стороны были уверены…
– Обмен пока откладывается.
– Как? Почему?
Планы снова рушатся на моих глазах. Наверное, если я что-то задумала, то этому суждено провалиться.
– Так сказала Агата.
Агата была полна решимости полчаса назад. Она не могла передумать, если на то не было причины. И если мое состояние ее устроило, то причина остается только одна.
– Что с Адамом? – выдыхаю я.
Бернев молчит. Молчит и уходит, а я пытаюсь вскочить и погнаться за ним, заставить его ответить, стащить с его лица эту маску безразличия, – но заваливаюсь на пол у кровати. Боль рвет ногу на части. Дверь захлопывается.
Адам мертв – моя первая мысль. Адам ранен так сильно, что может не выжить в пути, – вторая. Других вариантов нет. И если Бернев не дает мне ответа, я возьму его сама.
Хватаюсь за раму кровати, вытягиваю себя наверх. Нога совсем плоха. Думаю, рана не слишком серьезная, но она свежая и болит сильнее, чем я могу стерпеть. Устраиваюсь в постели. Дождусь вечера, когда мне снова сделают укол.
Каждая минута тянется вечность. Кричу и не понимаю, почему от воплей не становится легче. Нога ведь совсем не болела, пока я не решила прогуляться по палате. А медикам, похоже, и дела до меня нет: никто не пытается облегчить страдания или хотя бы заткнуть мне рот. Я вспоминаю, как услышала крик Иванны, пробравшись в «Венеру». Здесь к такому привыкли.
Дожидаюсь вечера, ем ужин, который ставят для меня у самого входа. Никто не думает о том, как тяжело проделать путь от кровати до двери с раненой ногой. Аппетита нет, я жду одного – укола, который снимет боль и позволит уснуть.
Спустя час врач входит в комнату. Это уже другая женщина, но лицо у нее такое же напряженное. Она готовится сделать мне укол, медленно-медленно, как будто назло, срезает с ампулы крышку и набирает жидкость в шприц. Я изнываю от боли так, что уже готова вырвать шприц из ее рук и воткнуть себе в ногу.
– Добавьте мне еще один укол, – с трудом выговариваю я, – одного на сутки не хватает.
– Ты преувеличиваешь, – говорит врач, – рана несерьезная, пуля даже кость не повредила. Через несколько дней уколы вообще отменят.
Стискиваю зубы от злости:
– Вам когда-нибудь стреляли в ногу?
Медичка не отвечает. Она заканчивает с уколом и уходит. Да за что они все меня ненавидят? Ладно Бернев, но эту женщину я вообще впервые вижу, а ей доставляет удовольствие наблюдать за тем, как я терплю боль.
После укола я снова становлюсь сонливой; еле успеваю затолкать в себя принесенный ужин. Просыпаюсь не то от кошмара, не то от озноба. Раннее утро. Я тяжело дышу, кожа на ноге так натянута, словно стала мне мала; тело пульсирует от боли. Я понимаю, что действие обезболивающего препарата ослабевает, но никто не придет помочь мне. Сдерживаю желание снять повязку и осмотреть рану. Вылезаю из постели, ковыляю к туалету, цепляясь за стены. Меня бьет озноб, но я вся в поту, как будто лежала под сотней одеял. Отмываюсь над раковиной, как могу. Еще один день, и я здесь загнусь. Но где-то рядом Адам. Возможно, он жив, возможно, страдает, как я. И я должна держаться, чтобы его отсюда вытащить.
За завтраком я игнорирую боль. Когда приносят обед, лежу под простыней, пропитанной моим потом, и едва нахожу силы поесть. А к ужину расплавляюсь, вот-вот начну стекать с кровати. Заявляется первый врач. Осматривает меня, но вместо того, чтобы сделать спасительный укол, уходит. Возвращается с помощником, чтобы измерить мне температуру. Я плохо их различаю, в глазах плывет, и я вижу лишь силуэты, то отдаляющиеся, то приближающиеся.
– Почти сорок, – сообщает помощник. Врач цокает языком.
– Вколи жаропонижающее.
Я почти не чувствую укола. Боли тоже почти не чувствую. Я растворяюсь в белизне палаты и уплываю прочь.
В следующие дни я то выплываю из забытья, то снова тону в нем. Теряю счет завтракам, обедам и ужинам. Когда чувствую силы, тащу свое тело к раковине, отмываюсь, пытаюсь освежить лицо холодной водой. Врачи меняются через день; теперь они ходят ко мне и утром, и вечером, и мне становится легче. Я чувствую, что иду на поправку. Но никаких новостей об Адаме, никаких бесед с Берневым или Линой. Вся моя жизнь – четыре белых стены, крошечное окно, армированная дверь, уколы, таблетки и полные презрения взгляды медиков. Но когда я в сознании, я обдумываю свои решения снова и снова. И я готова.
Утром приходит врач, она одна. Вяло интересуется моим самочувствием, я отвечаю, что все хорошо. И это не совсем ложь: по сравнению с предыдущими днями я в полном порядке. Повязка на ноге свежая, – значит, ее сменили, пока я спала. Может, так даже лучше.
Обхожу палату. Нога отзывается ноющей болью, но эта боль терпима. Я осматриваю каждый угол, каждый закуток, но не нахожу того, что искала. В палате нет абсолютно ничего, кроме кровати, табурета, унитаза с раковиной и меня. Все предусмотрено. Даже занавесок на окнах нет. Дверь на мгновение открывается, на полу появляется тарелка с обедом. Обычная белая стеклянная тарелка.
Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 63
