В диванной, куда мы вышли, Жибеков, едва я передал стопку документов Мэтью, скомандовал ему и Олегу:
— Кыш оба! Мое явление не через час, а через два…
Я видел, как документы вдвинулись в конверт «Булаевский элеватор». Без пересчета. Выходили Матье и Олег, вежливо прихватив свои стаканы. Бутылка «Джонни Уокера» с черной этикеткой, лед в мельхиоровой лоханке, графин с водой и несколько стопок вверх донышками на крахмальной салфетке остались на столике перед пестрым диваном.
Не спрашивая, Жибеков разлил по стопкам неразбавленного. Я не знал, могу ли его поздравить с пятидесятым днем рождения, впрочем, и желания такого не испытывал, и, едва дождавшись, когда полковник тронет свою стопку, заглотнул виски. Из-под лестницы раздался веселый рев.
— Тосты говорят, — сказал Жибеков, вытягивая в мою сторону графин, и, приметив мое отрицательное мотание подбородком, добавил: — Правильно, я тоже не запиваю…
Я выжидал.
— Моя жена верховодит внизу. Принимает поздравления. Формально мне нездоровится, я выйду попозже… Все здесь на ней держится. Охо-хо-хо-хохонюшки, трудно жить Афонюшке… Есть женщины в русских селеньях, — процитировал Некрасова полковник с видимой гордостью за мадам. — Принесли подарки, купленные на мои деньги, и под выпивку и яства, купленные на мои деньги тоже, будут говорить лицемерные слова, чтобы я не лишал их денег… Моей дорогуше приходится отдуваться в этой ораве за меня… Впрочем, она любит принимать гостей… Дает мне свободу праздновать с рассвета…
Я понял. Полковник наливался шампанским под стриптиз ещё в постели с утра. Определенно за завтраком принял дозу чего-то более крепкого. Вернувшись из торгового центра «Евразия», принял ещё и вздремнул в домашнем кабинете. Видимо, поэтому Ляззат, притащившая меня в этот пентхауз в престижном «Титанике», представила меня сначала мадам. Без отфильтровки у неё Олег разговаривать со мной не стал бы, не имел права. Пробудившийся в благодушном состоянии духа полковник, видимо, ждал меня, а потому и подарил «ФЭД». Проморгав мои манипуляции с пленками и документами.
Теперь ему не хотелось идти к гостям. Ему хотелось напиться с новым человеком. С никаким. С неподчиненным. С не зависящим от него. Сделать себе настоящий подарок, сделав такой мне.
Мне тоже хотелось напиться, хотя бы попытаться. Вторую я заглотнул, не дожидаясь, пока нальет себе Жибеков. А когда я поставил рюмку на столик, над ковровым покрытием появилась голова Ляззат.
— Иди к нам, дочка, иди! — крикнул Жибеков.
— Вас жена зовет, — сказала Ляззат, поднимаясь на несколько ступенек по лестнице до уровня своих коленок.
— Потерпит… Господин Шемякин меня притормозил. Иди, иди сюда… Я тебе виски наливаю, во-о-от… Юбиляру не отказывают.
— Мне следует отправляться, полковник, — сказал я, вставая, набравшись манер у Матье, вместе с наполненной рюмкой. — Мадам Жибекова осерчает. У вас семейный праздник.
Ляззат, дисциплинированная девочка, подтыкая мини-юбку с разрезом, целомудренно сжимала коленки, усаживаясь возле Жибекова.
— Именно семейный, — сказал он и хватил разом рюмку до дна.
Я выпил свое. Жибеков потянул полу моего пиджака вниз.
Пьяным не перечь, гласит правило. Провалившись в диванной подушке, я с неудовольствием размышлял о том, что с первого же дня в этой стране подчиняюсь неведомым и неуправляемым обстоятельствам. Совершенно пассивен. Меня перекидывают, как футбольный мяч с края на край игрового поля. А теперь влипаю во что-то совсем уж вязкое, в неопределенные отношения, отдающие ненужной близостью, сначала с Ляззат в постели, а теперь с Жибековым за бутылкой. Ибраев принуждал меня силой или шантажом, что удобнее, привычнее и понятнее, потому что преобладание в силе и хитрости, как и преимущество в бюджете, четко определяют хозяина положения. Ну, а чего же хочет от меня самодурствующий полковник, эта полупьяная коррумпированная шишка из казахстанской криминальной полиции? Спросить, что ли, да и в гостиницу…
— Из-за него я свет в кабинете дважды включал и выключал, — сказал Жибеков Ляззат. — А это что значит, милая?
— Это значит, товарищ полковник, что машина должна прийти и водитель стоять у двери квартиры через два часа… А говорили, что через час!
— У него проблемы были, пришлось поиграть выключателем, — сказал Жибеков про меня в третьем лице. Он вылил остатки виски из бутылки по стопкам. Но к своей не притронулся. И я не стал брать. Ляззат прихлебнула и поставила.
— Вот вы, Шемякин, из своей цивильной заграницы посматриваете на нас, на полицейских здесь, и полагаете де мол коррупция, взяточничество, неэффективность, дутая отчетность раскрываемости… Так?
Я молчал. Он уставился на меня, выпятив налившиеся коричневатые полные губы. И ждал ответа.
— Восток дело тонкое, — сказал я.
— Восток такое же дело, как и Запад. Не тоньше и не толще… Когда кооператоры устраивали совместные предприятия с большими заводами, какие они деньжата брали? Вот и Жибеков стал эс-пе насаждать, «Орланы», «Беркуты», «Батыры» и все в таком духе, частные охранные предприятия. Для чего? Для того, чтобы в условиях развала всесоюзной ментовки в них кадры старые и опытные сохранить и не дать распылиться по ресторанным сеням и банковским привратницким, да на прочих холуйских ролях, хоть и в коммерции… Для чего, опять спросим себя? Для хорошей оплаты этих кадров в виде красной крыши структурами, которые бы в противном случае платили бы за черную. Я накрыл частный сектор республики именно красной крышей. Красной! И я — кто, выходит? Герой! И цифры снижения преступности, которые завтра на годовом отчете будут названы министром, не дутые… Не дутые! Вот за эти не дутые и квартирка эта глупая…
Он погладил Ляззат по коленкам.
— Ее отчим, скажем… Семью из шести человек спокойно даже в наши тугие времена содержал. И считался неподкупным. Чего же он считался неподкупным? А того, что палаточники, владельцы магазинов да и банчишки кое-какие и кто там ещё ему платили. Он рэкетных волков гонял, потому что сам получал этот рэкет. Получал по-божески, не драл, давал дышать людям… Оставлял им кое-какие деньжата, которые они взлохматить могли, инвестировать то есть в развитие… Это значит что? Это значит, что народ выбрал его, то есть красную крышу. То есть, если по американским меркам, его практически выбрали как шерифа. Да его и собирались выбрать уже в депутаты… Имеем что? Имеем органы, имеем частный сектор и имеем государственную администрацию. То есть треугольник. Золотой треугольник, вот как…
— Золотой треугольник в другом месте, — сказал я. — Между Бирмой, Лаосом и Таиландом. Откуда героин к вам ползет через Пакистан, Афганистан и какой-то ещё стан… Таджикистан и Узбекистан?
Жибеков откинул голову и посмотрел мне в глаза.
— Я не про этот. Я про Золотой треугольник как систему. Ясно?
— Хорошо… Тогда кто же выкинул Усмана Ирисова из системы? И за что?
— Кто его грохнул? — ответил вопросом Жибеков. — И за что? Может, вы, Шемякин, разэтакий умник, знаете ответы на оба вопроса?
