Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
— Да здесь, неподалеку, — Василий неопределенно мотнул головой, не желая даже Фросе рассказывать про нынешнее свое житье. Она, понятливая, и расспрашивать больше не стала. Только проводила жалостливым взглядом, когда он покидал шалагинскую ограду.
А Василий, не оглядываясь, скорым шагом уходил к Оби, вспоминал неожиданную встречу с Чукеевым, и давние события, связанные с ним и с Тонечкой, снова возвращались к нему, оживали в памяти столь ярко, будто случились вчера. Все помнилось, до последней капли. Он даже голос Тонечки слышал, будто она шла рядом и поскрипывала ботиночками по свежему снегу. Василий не удержался и оглянулся. Ни рядом, ни за спиной никого не было, лишь вдалеке сгорбленная старуха тяжело карабкалась на берег, вытаскивая ведра с водой.
Обь встала совсем недавно, и на быстрине, будто темные заплаты на белом, маячили изгибистые промоины. Санных следов не было — не рисковали новониколаевцы и крестьяне левобережных деревень ездить на лошадях по слабому еще льду. Зато пешие тропинки густо перекидывались от берега к берегу узкими, извилистыми строчками. По одной из них Василий быстро перебежал через Обь и скоро в глубине ближнего березового колка уже отвязывал от дерева своего коня, застоявшегося и продрогшего. Рукавицей смахнул с него густой иней, встряхнул ему гриву и вскочил в седло. Конь, отзываясь на ласку, весело вздернул голову и пошел с места мелкой, убористой рысью.
Минуя накатанную дорогу, Василий правил по своему же старому следу, который извилисто тянулся по глухим и укромным местам соснового бора. Теперь там, в самой его глубине, возле широкой, кривой протоки, вытекающей в Обь, находилось жилье Василия, которое он самолично и выбрал еще в начале лета, когда они вдвоем со Степаном выскочили целыми и невредимыми с сидоркинской усадьбы. Выбора тогда у Василия не было: соваться город вдвоем с парнишкой — себе дороже. Ни угла, ни приюта, ни денег. Попроситься на постой в какую-нибудь деревню — да кто в такое лихое время пустит… Вот и вспомнил давнее свое проживание в лесной избушке. Поначалу даже собирался прямиком отправиться на старое место, но затем передумал, решив, что по нынешним неспокойным дням убежище требуется понадежней. И отыскал такое место на берегу протоки. При любой опасности по протоке можно было выплыть на Обь, а дальше либо вниз по течению спуститься, либо на правый берег переплавиться. А зимой, по льду, можно было при крайнем случае уйти на лыжах.
На первых порах слепили они со Степаном балаган из жердей, но к холодам решили обустроиться основательней. Василий тайком навестил Афанасия Сидоркина, велел ему передать весточку родителям Степана, заодно прихватил плотницкие инструменты и продукты. Вернувшись, рассказал своему неожиданному новому дружку, что пропавших милиционеров долго искали, несколько дней трясли всю деревню, но следов никаких не обнаружили, и в конце концов отбыли с реквизированными лошадями, выпоров напоследок десятка полтора мужиков — безо всякого разбора. Кто ближе оказался, тех и пороли.
— Так что, братец, легко мы с тобой отделались. Можно сказать, одним испугом обошлись, — закончил рассказ Василий, искоса поглядывая на своего юного напарника, сиротливо горбившегося у костра. Тот шмыгнул носом, вздохнул и еще сильнее сгорбился.
«Жидковат парнишка, — думал Василий, — с таким хорошей каши не сваришь…»
Но совсем скоро выяснилось, что он крепко ошибся. Степан, отойдя от испуга и неожиданной перемены в судьбе, повернулся через короткое время совсем иным боком. Оказалось, что он мастеровит не по годам и расторопен. Любой инструмент в его ловких руках, будь это пила, топор или литовка, только что не пел человеческим голосом. За лето срубили просторную избушку, поставили баню, спустили на воду небольшой баркас и сметали шесть стогов сена, обезопасив лошадей от бескормицы на всю долгую зиму.
К осени Степан прямо на глазах заматерел, раздался в плечах, в движениях и в разговоре появились основательность и уверенность, как у бывалого мужика. А еще оказалось, что знает Степан множество разных сказок и бывальщин и умеет их так ловко рассказывать, что слушать будешь до утра и про сон забудешь. Василий любил засиживаться с ним у костра, когда Степан плел, будто сеть вязал, одну сказку за другой, начиная их всякий раз одинаково: «В некотором селе, в некоторой деревне две улицы были, одна крива, друга пряма. По которой пойдем?» Василий всегда выбирал улицу кривую, как в жизни. И Степан уводил его по зигзагам этой улицы, где водились домовые и волхитки, цари и царевичи, ямщики и кабатчики, глупые мужики и умные, изворотливые бабы, гораздые на всякую каверзу.
Сейчас Василий улыбался, вспоминая потешные сказки Степана, и поторапливал коня, подталкивая его стременами в бока, желая поскорее оказаться в тепле избушки.
Короткий день между тем угасал. Солнце зацепилось за макушки сосен и кануло, оставив после себя ярко полыхающий край неба. Но и закат скоро притух. По снегу начали вытягиваться темные тени. А вот и последний объездной крюк, огибающий глубокий обрывистый лог. Дальше идет густой молодой ельник, а уже за ним — поляна и избушка на ней.
Василий еще раз поторопил коня и вдруг насторожился: в узком прогале между деревьев тянулся санный след, еще хорошо различимый в быстро наползающих сумерках. Кто это мог быть? Кого принесла нелегкая? Таясь за деревьями, Василий обогнул поляну и остановился, чтобы оглядеться. Возле избушки стояли сани с разбросанными на стороны оглоблями; распряженная лошадь, поставленная под навес, переступала ногами, похрупывая копытами по снегу, и мирно жевала сено, опустив голову в ясли. Василий, не сходя с места, пригляделся еще старательней и узнал молодую кобылку Афанасия Сидоркина. Вот, оказывается, кто пожаловал. От души отлегло. Василий безбоязненно потянул на себя дверь избушки.
9
— Нас не ждали здесь, а мы приперлися! — Афанасий дурашливо шлепал ладонями по коленям, словно собирался пойти в пляс, и весело скалил зубы в разъеме черной бороды. При неярком свете коптилки они у него тускло отсвечивали. — Живешь тут, брат Василий, как крот на выселках, а в гости не зовешь. Хоть бы кликнул для приличия: приезжай, Афанасий, попроведай дружка своего закадычного. Не-е-т, не дождался приглашения, сам наресовался.
— Ладно тебе, — махнул рукой Василий, — не прибедняйся, как сирота на паперти. Разносолов у нас нет, выпивки не имеется, вот потому и гостей не зазываем. Самим на зуб положить нечего.
— Как это нечего! Как это нечего! — закудахтал Афанасий и потащил от порога на середину избушки, к столу, большущий холщовый мешок, набитый под самую завязку. Развязал ее и начал выкладывать желтые круги намороженного молока, караваи хлеба, замотанные в чистые тряпицы, пласты соленого сала, мясо, порубленное большими кусками, и, наконец, глиняную крынку с узким горлышком, забитым деревянным пробкой. — Это все от Арины гостинцы и поклон в придачу, а это, брат Василий, — зубами вытянул пробку из горлышка крынки и смачно понюхал содержимое, шевеля ноздрями, — а это от моей личности подарочек. Чистая, и горит синим пламенем, как жизнь моя непутевая. Степка, чего сидишь и рот разинул, тащи посуду, пригубим по маленькой за встречу.
Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 86
