«Он был тебе не просто приятелем», — догадалась Ребекка, вглядываясь в лицо Акселя.
— Ему понравилось бы, что вы сейчас помогаете нам, — заметила она, — что с годами вы не утратили мужества.
Карл-Оке кивнул, и его глаза заблестели.
— Я знаю не так много, — вздохнул он, — в том числе и о водителях. Англичане говорили нам, что среди шоферов есть доносчик и нам надо быть настороже. Они беспокоились и за нашу радиостанцию, и за разведку. Они называли этого неизвестного информатора Лисой. А Исак Крекула был с немцами на дружеской ноге, сделал для них немало рейсов, и они, конечно, платили ему…
— Возьми себя в руки, — раздался голос Туре Крекула.
Он стоял у постели Яльмара в его спальне и смотрел, как брат натягивает на голову одеяло.
— Я знаю, что ты не спишь и не болен. Хватит! — закричал он.
Туре подошел к окну и поднял жалюзи таким резким движением, что, казалось, лопнули веревки. Словно хотел, чтобы жалюзи выскочили в окно, в метель.
Не дождавшись Яльмара на работе, брат взял запасные ключи и заявился к нему домой. Впрочем, дверей на ночь в поселке никто не запирал.
Сейчас Яльмар молчал. Он лежал под одеялом как мертвый. Туре хотел растормошить брата, но что-то его удерживало. Он не решался. Этот человек в постели Яльмара не был похож на Яльмара. С тем можно вытворять что угодно. Но этот казался непредсказуемым. Туре словно слышал голос, доносившийся из-под одеяла: «Дай мне только повод, и я тебе покажу…»
Туре чувствовал собственную беспомощность. Как это тяжело, когда кто-то отказывается тебе подчиниться! Он не привык к этому. Сначала эта чертова полицейская девка, теперь Яльмар…
Разве он может чем-нибудь пригрозить брату? Он, который всегда пугал своих врагов Яльмаром!
Туре осмотрел дом. Кругом горы немытой посуды, пакеты из-под чипсов и печенья. На кухне воняет, как на помойке. Много пустых пластиковых бутылок. На полу кучи одежды. Грязные кальсоны, желтые спереди, коричневые сзади.
Когда Туре вернулся в спальню, Яльмар по-прежнему не подавал признаков жизни.
— Ну что у тебя за свинарник! — воскликнул Туре. — Смотреть противно!
Потом повернулся и вышел вон. Яльмар слышал, как хлопнула дверь.
«Я больше не могу, — подумал он. — Неужели нет никакого выхода?»
На столике возле кровати лежал раскрытый пакет сыра. Яльмар отщипнул от куска несколько раз.
Он снова ушел в воспоминания. Вот в голове зазвучал голос учителя Фернстрёма: «Ты сам решаешь, как тебе жить».
Нет, Фернстрём никогда ничего не понимал.
Яльмару не хотелось сейчас об этом думать, но его желания не имели больше никакого значения. Мысли сами хлынули в голову, словно свет в открытый объектив.
И вот Яльмару тринадцать лет. По радио передают дебаты Кеннеди и Никсона накануне президентских выборов. Кеннеди — настоящий плейбой, никто не верит, что он может победить. Но Яльмара действительно совершенно не интересует политика. Сейчас он сидит в классе, облокотившись на лакированный стол и подперев руками щеки. Они здесь вдвоем с учителем Фернстрёмом. Все остальные дети уже разошлись по домам. Теперь в классе пахнет не мокрой шерстью и деревенским домом, а книгами, пылью и влажной тряпкой, которой протирают доску. От пола несет мылом. Кроме того, само старое школьное здание имеет свой специфический аромат.
Яльмар чувствует, как во время урока учитель Фернстрём то и дело поднимает на него глаза, отрываясь от проверки тетрадей. Но мальчик избегает встречаться с ним взглядом. Он предпочитает рассматривать годовые кольца на деревянной доске, из которой выпилена крышка его стола. Он усматривает в их рисунке силуэт спящей женщины, справа от которой видит какого-то фантастического зверя, чем-то похожего на тетерева с веткой на месте глаза.
Но вот в класс заходит ректор Бергвалль, и учитель Фернстрём отодвигает стопку тетрадей в сторону.
Ректор здоровается.
— Ну что ж, — говорит он, — я беседовал с мамой Элиса Севе и докторами из Кируны. Они наложили шесть швов. Нос не сломан, однако у мальчика сотрясение мозга.
Ректор ждет реакции Яльмара, но тот молчит, как и всегда. Он смотрит то на карту Палестины, то на орган, то на детские рисунки, развешанные на стенах. Туре взял у Элиса Севе велосипед, а когда тот возмутился, объяснил, что берет лишь на время. Вспыхнула ссора. Один из приятелей Туре побежал за Яльмаром. Элис тогда очень разозлился.
И сейчас, глядя на ректора, учитель Фернстрём чуть заметно качает головой, будто хочет сказать ему, что ждать ответа от Яльмара Крекула — напрасная трата времени.
Бергвалль покраснел и даже стал задыхаться от натуги. Он говорит, что Яльмар ведет себя плохо, очень плохо. Ударить своего одноклассника крестовиной от колеса — куда это годится! В конце концов, существуют законы, которые действуют и в стенах школы.
— Но он первый начал… — бормочет Яльмар обычное оправдание.
И ректор, забирая на полтона выше, отвечает, что это ложь, что Крекула просто хочет спасти свою шкуру. Да и товарищи поддерживают его только из страха.
— Господин Фернстрём говорит, что у тебя хорошие способности к математике, — продолжает ректор.
Яльмар молча смотрит в окно, и ректор теряет терпение:
— А что толку, если ты не успеваешь по другим предметам? Особенно хромает дисциплина.
Последнюю фразу он повторяет дважды:
— Особенно хромает дисциплина.
И тут Яльмар поднимает глаза на ректора. Во взгляде мальчика сквозит презрение.
Ректора охватывает беспокойство. Не перебил бы этот чудак окна в его доме!
— Ты должен обуздать свой темперамент, — говорит Бергвалль примирительно.
А потом он сообщает, что Яльмару придется две недели находиться под надзором учителя-воспитателя. Придется на время прервать занятия и хорошенько обдумать сложившуюся ситуацию.
Наконец ректор удаляется, и господин Фернстрём вздыхает. Яльмару кажется, что он жалеет ректора.
— Почему ты подрался? — спрашивает учитель мальчика. — Ты ведь совсем не дурак. У тебя хорошие способности к математике, и ты должен изучать этот предмет дальше, пусть даже за счет других предметов. Так ты действительно чего-нибудь добьешься.
— Но… — мямлит Яльмар.
— Что «но»?
— Но папа мне не позволит. Он заставит меня работать в мастерской вместе с Туре.
— Я поговорю с твоим папой, — обещает Фернстрём. — Ты сам отвечаешь за свою жизнь, понимаешь? И если ты не станешь бороться за себя…
— Мне это не нужно, — жестко отвечает Яльмар. — Не хочу больше зубрить. Лучше пойду работать и буду при деньгах. Я свободен?
Господин Фернстрём вздыхает, и теперь это точно относится к Яльмару.
