1
Талгат не любитель смеяться над чужой бедой, даже если это беда бывшего верного друга и нынешнего непримиримого неприятеля. Просто по характеру он такой человек, что никогда не смеется над серьезными вещами. И он не смеялся, наблюдая за растерянным лицом майора Сохно, когда тот потерял своего недавнего противника из вида. Посмеяться над майором – значит оскорбить его и себя почувствовать выше. Талгат хорошо знает: начнешь чувствовать себя выше противника, ты уже наполовину проиграл. А их партия только еще началась. Еще предстоит продумать и произвести множество серьезных ходов, и неизвестно, как проявит себя тот, кто играет с противоположной стороны. Неизвестно, какой ход он предпримет...
Сохно мечется, мечутся Согрин с Афанасьевым. И даже подполковник Разин вскоре появляется со своей группой. Знакомые все лица, со времен Афгана хорошо и до боли знакомые, знакомые настолько, что просто самому не верится, не понимается, как так получилось, что они стали твоими врагами... Они ищут, они сосредоточены... Они умеют искать очень хорошо... Но он умеет все это тоже... А также он умеет еще и прятаться...
Возможность наблюдать картину поисков Талгату представилась прекрасная. Он загодя провел большую подготовительную работу в пещерах, которыми изрыт отрог горного хребта, – два с лишним месяца потратил на это. Никто и никогда до конца не сможет пройти все пещеры – так много их, так запутаны ходы и переходы, так переплетаются и неожиданно меняют направления верхние и нижние галереи и горизонты. Но Талгат, усилий не жалея, прошел по крайней мере многие. И как раз те, что нужны ему для обеспечения жизнедеятельности отряда, к прибытию которого он тогда готовился вместе с маленькой кучкой людей, имеющих длительный опыт жизни в Афганских пещерах Калай-Баюна. Калай-Баюн – система сообщающихся пещер в провинции Кунар в Афганистане – использовалась таджикскими войсками полевого командира «инженера Масуда» (Ахмад Шаха Масуда), где их не могли достать ни советские войска, ни позже американские. Зимой, естественно, большим отрядом здесь жить нельзя. Слишком холодно под землей, а добывание дров неизбежно оставит следы в округе. Но Талгат привел сюда отряд летом на временное расположение и не намеревается застрять здесь до зимы. Его люди вовсе не обязаны заниматься тем, чем занимаются все остальные отряды полевых командиров, то есть они не ведут боевых действий, не подвергают себя опасности и не привлекают внимания к своему месту дислокации. Казалось бы, это не должно вызвать озабоченность федералов, учитывая чрезвычайно строгие меры по маскировке, предпринимаемые Талгатом.
Но они заметили... Заметили? Сами заметить не могли! Значит, их кто-то предал... Предают, как известно, только свои. Печально, но это факт... Однако сейчас Талгат не ставит себе задачу найти предателя. Он понимает, что это слишком трудное и долговременное занятие. К тому же – отвлекающее его от основной цели и привлекающее внимание к нему.
Пещеры имеют много входов, много окон. Вот обследованием этого в первую очередь и был занят отряд. Основные входы завалены. Никто не додумается, что под грудой бессмысленно и бессистемно нагроможденных камней прячется широкое устье. А кто подумает и начнет – не приведи Аллах! – разбирать, тот непременно взорвется... Мин Талгат не пожалел... Остались только ходы малые. Но и малые закрыты и доступны только тем, кто знает их месторасположение. Точно так же Талгат приказал поступить с окнами-бойницами. Если кому-то необходимо посмотреть, что происходит на свежем воздухе, можно без проблем отодвинуть камень изнутри и любоваться горным пейзажем. При необходимости окна представляют собой прекрасные огневые точки, из которых можно вести стрельбу на поражение, оставаясь практически незаметным и неуязвимым. Но использование окон для такого дела – мера крайняя. Показать их наличие – то же самое, что послать в ФСБ телеграмму, рассказывающую о наличии пещер... Это вовсе не входит в планы Талгата, намеренного именно в этом месте устроить основную базу для подготовки «электрических айсбергов». Хотя бы на время разведки и добывания необходимых сведений. Потом, когда первые итоги эксперимента будут подведены, когда недостающие звенья заполнят цепочку, можно будет перенести базу в какую-то из арабских стран.
Вот для наблюдения эти окна – другое дело...
Расставшись со стариком Алимханом, Талгат неторопливо зашел в промежуток между двух скал, где дорога поворачивает, и легко скрылся от общего обзора, а потом просто ушел от преследования, отвалив под скалой камень, ползком пробрался в дыру и камень поставил на место. Это нелегкая работа – камень тяжел, но сделать ее предстояло быстро, пока не сообразили преследователи. Они сообразили, но с опозданием. И принялись искать место, где Талгат забрался в пещеру. Но он и изнутри камень поставил. Если верхний отвалят, увидят внутри камень и подумают, что здесь искать бесполезно – нет прохода. Любой на месте преследователей подумал бы непременно так... А сам он тем временем, еще раз быстро пробравшись по узкому лазу, вышел в более просторный рукав и по нему, упирая руки в колени – так крут здесь подъем, – забрался выше, в большой горизонт, имеющий окна. Там даже пост наблюдения оборудован, и бинокль лежит рядом с одной из бойниц. Отсюда он и рассматривал и без того не слишком привлекательное, а сейчас просто перекошенное от ярости лицо майора Сохно. И, как ни странно, чувствовал свою вину и жалость к противнику. Сохно упертый. Он очень не любит проигрывать. А здесь он проиграл вчистую. Сам Талгат тоже чувствовал себя вначале не очень хорошо. Боялся, что случится приступ. Здесь, в галерее, это, конечно, не страшно. Гораздо хуже было бы, случись приступ внизу, когда необходимо действовать. Но Аллах и сейчас проявил к нему милость... Неприятные ощущения в локтевых суставах ушли...
