— Ах, ну да, вот оно! Я потеряла работу, деньги у меня были на исходе, и я собиралась позвонить Дон, чтобы узнать, не требуется ли уборщица клубу, в котором она работала.
Ева
27 июня 1988 года
Сегодня ходила в гости к Дон. Сначала я ей позвонила, чтобы спросить, как у нее дела, и поинтересоваться насчет работы. Она показалась мне такой отрешенной, безучастной, что я решила явиться к ней собственной персоной, тем более что делать мне все равно было нечего.
Когда она наконец отворила дверь, я испытала настоящий шок. Она была похожа на обтянутый кожей скелет, щеки впали, а под глазами залегли огромные темные круги. При виде меня она просияла, а мне стало очень стыдно, что я так долго к ней не приходила. Было совершенно очевидно, что она тяжело больна.
— Боже мой, Ева, как ты изменилась! Ты что, выкупалась?
Пижама болталась на ней, как на вешалке, а темно-синий халат, который когда-то был моим, стал почти черным от грязи. Судя по всему, со времени моего отъезда его ни разу не стирали.
— Ага, — рассмеялась я. — И еще я подросла.
— Мне тоже не мешало бы этим заняться. Я имею в виду мытье. Расти мне уже поздно.
Она легла на диван, много месяцев служивший мне кроватью, а я отправилась в крошечную кухню и заварила чай. Там было чисто, все находилось на своих местах. В шкафу я даже нашли коробку с чаем, вот только молока мне обнаружить не удалось. Это меня нисколько не обескуражило. Я понимала, что для многих людей такие продукты, как молоко, теперь перешли в разряд непозволительной роскоши.
Я села в углу дивана и поджала под себя ноги. Мне хотелось расспросить Дон, что с ней случилось, что пошло не так, но мне не хотелось принуждать ее говорить, если она не была к этому расположена. Бог свидетель: когда мне захотелось поговорить о том, что произошло у меня дома, она проявила терпение и сочувствие, и она никогда не понукала меня, когда у меня в горле застревал ком, глаза наполнялись слезами, а губы смыкала печаль.
— Так значит, у тебя все в порядке? — спросила она и улыбнулась мне сомкнутыми губами.
Я знала, что ее губы смыкает не печаль. Когда она открыла дверь и засмеялась, я успела заметить нечто черно-серое — все, что осталось от ее зубов.
— Да вроде того. Как я уже сказала тебе по телефону, я потеряла работу и теперь не знаю, что делать.
— Я тоже. Это я насчет работы.
— О господи, неужели? Прости, я не знала. Когда это случилось?
Она пожала плечами.
— Уже не помню. Помню только, как однажды вечером проснулась и поняла, что больше не могу трясти задницей перед их рожами только для того, чтобы раскрутить их на бабки. И я просто перестала туда ходить.
— А, — только и смогла произнести я.
Наверное, в глубине души я все это время знала, чем занимается Дон. Я также понимала, почему она это делает. Но, поскольку она никогда мне об этом не говорила, а я никогда прямо ее не спрашивала, я продолжала делать вид, что верю в то, что она работает барменшей в каком-то клубе, что ей просто нравится шикарное белье, а тошнотворный запах в ее комнате источают эти противные палочки, которые она там жжет. Мне было легче верить в это, чем допускать другие возможности.
Хотя стриптиз она оставила, зато, несомненно, продолжала употреблять наркотики…
Мне вспомнился тот день, когда я увидела, как она садится в чью-то машину. «О господи, только не это!» — промелькнуло с меня в голове.
— Как же ты сводишь концы с концами? — спросила я, потому что, хотя я и не жаждала знать ответ, я видела, что Дон хочется поговорить.
После всего, что Дон для меня сделала, я не могла отказать ей в такой малости. Я приготовилась слушать.
— А ты как думаешь? — отозвалась она. — Я позволяю мужчинам заниматься со мной сексом в обмен на деньги.
Первое, что пришло мне в голову, — это лицо хозяина моей квартиры. И не только лицо, а и его пухлые ручки и трясущийся жирный живот. Он тоже платит таким, как Дон. Он платит за секс таким девушкам, как моя подруга, пользуясь их отчаянным положением и тем, что им крайне нужны деньги, не важно на что — на наркотики или для того, чтобы не оказаться на улице.
— О боже, мне так жаль! — вырвалось у меня.
Ее лицо сморщилось в улыбке.
— Чего тебе жаль?
— Мне жаль, что ты нуждаешься в наркотиках до такой степени, что тебе приходится идти на это, — попыталась пояснить я, чувствуя себя полной дурой и не зная, как ее поддержать.
— Ева, сохрани это в себе, договорились? Никогда не… падай так низко, чтобы утратить способность сопереживать таким, как я. Учитывая то, что я не заслуживаю твоего сочувствия.
Она была моей подругой. Какой иной реакции она от меня ожидала? Я что, должна была сказать ей, что она отвратительная тупая тварь и я больше не хочу иметь с ней ничего общего? Если бы я такое сказала, это означало бы, что со мной стряслось что-то ужасное, так как в нормальном состоянии я на это не способна. Я не могла так о ней думать. Ведь только благодаря ее работе довольно долгое время у меня была крыша над головой. Да и вообще Дон была сама доброта… и отдала мне все свои костюмы. Находиться рядом с ней иногда бывало нелегко, но это было лучше, чем спать в подворотне. Да есть ли вообще хоть что-то хуже перспективы оказаться вышвырнутой на улицу? А ведь именно это мне и угрожало.
— Каково это? — поинтересовалась я. — Я имею в виду стриптиз.
«Это и в самом деле так ужасно, как мне кажется? — спрашивала я себя. — Если это занятие позволяет ей жить в дорогом районе Лондона и к тому же предаваться своей склонности к наркотикам, возможно, все не так уж плохо».
— Поначалу было ничего, но спустя какое-то время все эти рожи и их выражение ужасно надоедают и становится просто скучно. Это не считая всего остального. Ты начинаешь понимать, что танцуешь «на автопилоте», не отдаваясь этому занятию всецело. А в таком случае много денег не заработать. Но, как ни странно, некоторые девчонки обожают свою работу. Они говорят, что осознание того, что мужчины приходят в клуб, чтобы посмотреть на танец, придает им ощущение силы и власти над клиентами. Мне все это казалось жалким и убогим — и клуб, и клиенты, да и я сама. — Она тряхнула головой. — Но мне была нужна наркота, и выхода у меня не было. Если кто-то оказывается в отчаянном положении, это быстрый и легкий способ заработать деньги.
Я оказалась в отчаянном положении, у меня почти закончились деньги. И все же я спрашивала себя: является ли мое положение таким уж отчаянным? Окажись я в подобной ситуации два месяца или две недели назад, я была бы категорична: «Нет!» Теперь у меня такой убежденности не было.
