Джун между тем начала приходить в сознание. На ней были пижама и ситцевый домашний халат. Зажмурившись от яркого света, она застонала:
— О-о-ох! Наконец-то вы пришли. Я думала…
— Успокойтесь, — сказал Филип. Держа в одной руке рюмку коньяка, он другой слегка приподнял ее и стал уговаривать выпить немножечко.
Лидия бросилась за подушками и мокрым полотенцем. Шишка на голове Джун была очень явственной.
— Кто-то ударил меня по голове, — выговорила она наконец с горестной улыбкой. — Черт побери! Голова прямо-таки раскалывается.
— Вы видели, кто это был? — спросил Филип.
— Нет! Совсем ничего не видела, мне показалось, что я слышу, как кто-то поднимается вверх по лестнице — так, знаете ли, тихонечко, и очень-очень поздно. Кстати, сейчас сколько времени?
— Половина первого.
— В таком случае, батюшки мои, это произошло всего десять минут назад. Вы только-только с ним разминулись.
— О господи! — сердито воскликнул Филип.
Лидия испытала страх, смешанный с облегчением. А что, если бы вдруг… Впрочем, не важно. Этого не произошло. Пострадала Джун.
— Я поднялась со своим ключом, чтобы застигнуть его врасплох или, по крайней мере, поглядеть на него. Но как только я открыла дверь, свет погас, и бах — я заполучила вот эту штуковину на голове. — Она откинулась назад. — Проклятие! Всего десять минут назад! Он, конечно, ускользнул по черной лестнице.
— Что-нибудь сдвинуто с места? — спросила Лидия, обращаясь к Филипу.
— Еще как! Тут все перевернуто вверх дном. Но получил ли он то, чего хотел, — это дело другое.
— А чего он мог хотеть? — испуганно спросила Лидия.
— Не знаю. Могу лишь догадываться. Вероятнее всего — фермуар.
— Аврора! — прошептала Лидия.
— Прекратите, — слабо проговорила Джун. — Меня оглушили будь здоров! Это был мужской удар.
— С ней мог быть мужчина, — медленно произнес Филип. — А возможно, тут вообще был только мужчина.
— Арманд!
— Возможно. Почем мы знаем? Давайте устроим Джун поудобнее. Как по-вашему, сидеть вы в состоянии? Мы вас перенесем на кушетку. А потом, я считаю, — что бы вы обе ни думали на этот счет, — надо обратиться в полицию.
В ответ Джун решительно приняла сидячую позу. Обхватив голову руками, она все же достаточно решительно заявила:
— Не глупите! Полиция расценит это как самый обычный грабеж, и мы никогда не узнаем, кто такой этот субъект. Это не грабеж, — добавила она вполне трезвым голосом, — а часть нелепой тайны, касающейся Авроры. К тому же, может, я ошибаюсь, но у меня такое ощущение, что, если вы вызовете полицию, Авроры вам никогда больше не видеть.
— Какие странные вещи вы говорите! — воскликнула Линия.
Джун криво улыбнулась:
— Может, шишка на голове подействовала мне на мозги? Но я именно так считаю. И я хочу встретиться с этим неотразимым любовником. Помимо всего прочего, у меня есть с ним личные счеты.
Филип произнес медленно, взволнованно поблескивая визами:
— Лидия, возможно, она права. Полиция на этой стадии… Черт побери, я не знаю. Станут ли там слушать какие-то сказочные глупости о старухах в деревне и об исчезающих невестах? Они любят факты. Украденные драгоценности. Мертвые тела… Мне бы хотелось узнать, какие результаты даст наше объявление в газете насчет Бландины. Да и помимо всего прочего, мы не потеряли фермуар. Он у меня в кармане.
Джун попробовала хлопнуть в ладоши.
— Ха! Злодею его штучки не удались! — торжествующе заявила она.
XVIII
— Аврора! Вы еще спите?
Знакомый голос возле самого уха пробудил ее, против ее желания, от глубокой дремы. Ей не хотелось просыпаться. Она сама не знала, почему ей так хочется пребывать в бессознательном состоянии. До нее доносилось пение птиц; свет, бивший ей в глаза, говорил о том, что уже утро и солнце сияет вовсю. Когда-то она любила пробуждаться в солнечное утро.
— Нет! Я не сплю, — пробормотала она.
— Молодец. Послушайте, сегодня погожий день, и мы уезжаем.
— Уезжаем?
— Я вам вчера вечером говорил.
— Да? Не помню. Нет, вы мне не говорили.
Она медленно просыпалась. Сев в постели, она увидела ставшую уже знакомой комнату и его голову на подушке.
Комнату с ее запертой дверью она должна была покинуть, раз он так говорит, но его лицо с прищуренными улыбающимися глазами, поднятыми вверх бровями и дразнящей полуулыбкой, это лицо, которое она знала наизусть, как карту любимой местности, всегда будет находиться рядом с ней на подушке. Одурманенная сном и истомой, какое-то мгновение она чувствовала себя совершенно счастливой.
— Милый! — пробормотала она.
Он одарил ее сияющей улыбкой:
— Вот это то, что нужно, радость моя! Я люблю, когда вы так говорите.
Она слегка нахмурилась:
— А разве я не всегда так говорю?
— Не всегда. За последнее время определенно нет. Иногда вы вели себя так, словно вам сама моя внешность ненавистна.
— Ненавистна! Но ведь будь это так, я бы не ушла с вами в ту ночь. Ну сами скажите! Вот так прямо, в чем была.
— Этого было совершенно достаточно, ангел мой.
Вспоминая, она улыбнулась:
— Вы даже не позволили мне вернуться домой, чтобы запаковать чемодан.
— Я боялся, что вы можете опять передумать.
— О нет. Тогда ни в коем случае. Я всегда любила именно вас. И вы прекрасно это знали.
— Да, знал. — Он обнял ее и прижал к своей твердой груди. — И я вас тоже люблю. Когда вы ведете себя хорошо, помните об этом!
Странно, но она никак не могла окончательно проснуться. Руки и ноги у нее отяжелели, голова была затуманена, как если бы она слишком много выпила, но не совсем опьянела. И все-таки ей не хотелось избавиться от этого тумана, так как тогда перед ней предстали бы непонятные страшные вещи, уже не бывшие сном. Такие вещи, как телефонные звонки, кричавшие на нее голоса и ключ, поворачивавшийся в замке ее квартиры…
Так было гораздо лучше — чувствовать себя отяжелевшей, отсутствующей и даже не обращающей внимания на то, что он делал ей больно, прижимая ее груди к себе и словно бы расплющивая их о свои ребра.
— Вы сказали, мы куда-то уезжаем?
— Да, сказал. Вам надо встать и уложить вещи.
— Едем поездом?
— Возможно.
— О, милый! На скольких поездах мы уже ездили. Я просто до ужаса устала.
— Вы хотите, чтобы я уехал без вас?
