Лицо З. побледнело.
– Ради Бога, ваше превосходительство, вы, стало быть, придаете серьезное значение этой записке?
– Да.
– И, стало быть, мне действительно грозит беда?
– Очень может быть. А теперь я вас попрошу ответить мне на несколько вопросов.
– Сделайте одолжение… Я, право, так расстроен…
– Скажите, вы абсолютно не можете предположить, откуда и какая опасность угрожает вам?
– Понятия не имею.
– Не произошло ли за последнее время чего-либо такого, что создало бы вам врагов?
З. развел руками.
– Ничего особенного. У меня, как у всякого крупного деятеля, немало врагов, но согласитесь сами, что от этого далеко еще до «большой опасности».
– Да-да, – рассеянно ответил Путилин.
Он, не обращая внимания на З., погрузился в глубокое раздумье.
Миллионер-концессионер с недоумением и робостью глядел на него. На его лице как бы застыл немой вопрос: «Что же ты молчишь? Ведь меня кто-то направил к тебе, прославленному и знаменитому, а ты, кажется, понимаешь в этом деле не более меня?»
– Так что же вы думаете об этом, ваше превосходительство? – не выдержав, спросил З.
Молчание.
З. повторил свой вопрос. Путилин очнулся от дум.
– Скажите, пожалуйста, господин З., много ли вы денег держите при себе, в вашем доме?
При слове «деньги» З. вздрогнул, насторожился.
– Как случится. А что?
– Ну, например, в настоящую минуту, сколько их у вас дома?
– Около миллиона.
– Порядочно, – усмехнулся Путилин. – И где они находятся?
– В… в несгораемом шкафу.
Все больший и больший страх проступал на лице дельца.
– Вы предполагаете, что меня хотят ограбить? Голос З. задрожал.
– Когда вы получили эту записку?
– Сегодня в десять часов утра по почте.
– Вы показывали ее кому-нибудь до меня?
– Своих домашних я не хотел тревожить, поэтому скрыл от них получение ее, но я показал ее своему личному секретарю.
– Ему известно, что вы поехали ко мне? – Да.
– Это отвратительно! – холодно проговорил Путилин.
– Что вы хотите этим сказать? – привскочил со стула З. – Уж не подозреваете ли вы моего секретаря? Я могу поручиться за него головой.
– Кто вам сказал, что я подозреваю вашего секретаря, любезный господин З.?
Путилин посмотрел на часы и дал звонок.
– X., скорее сюда! – отдал он приказание поспешно вошедшему дежурному агенту.
Потом он обратился к миллионеру-дельцу.
– Поезжайте домой, господин З. На всякий случай, я отправлю с вами моего агента.
Вошел X.
– Вот что, голубчик: вы будете охранять господин З. до его дома, но, разумеется, невидимкой.
Расстроенный З. стал прощаться.
– Я страшно взволнован, ваше превосходительство. Я боюсь. Ради Бога, защитите меня от неведомой опасности! Я буду, как вам угодно, благодарен вам.
– Я попросил бы вас выражение «как вам угодно, благодарен» не произносить в моем кабинете, monsieur З. Я подрядами на себя не торгую, а несу государственную службу.
З. побагровел.
– Все, что смогу, сделаю. Особенно не тревожьтесь. А теперь слушайте меня внимательно. У вас револьвер есть?
– Есть… – совсем уже упавшим голосом пробормотал испуганный делец.
– Отлично. Держите его наготове. Затем поджидайте меня. Я сегодня приеду к вам, скоро, может быть.
– Благодарю вас, ваше превосходительство! – радостно бросил З.
– Но слушайте, повторяю, внимательно мои инструкции. Я к вам приеду, конечно, по парадному ходу. Вы отдайте приказание, чтобы лишь только я войду в переднюю, лакей… у вас, конечно, лакей?
– О, да!
– Так вот, чтобы лакей, лишь только я приеду и войду, незаметно запер дверь на ключ и ключ вынул бы из двери.
Сильнейшее изумление выразилось на лице З. Признаюсь откровенно, я был не менее изумлен, да и любимый агент X. тоже.
– Ну-с, одновременно с этим отдайте приказание, что бы дверь черного хода, кухни, была не заперта. Поняли?
– Понял.
– Когда я войду к вам в кабинет и начну с вами беседовать, вы ничему, абсолютно ничему не должны удивляться, что бы я ни говорил и ни приказывал вам. Вы должны беспрекословно подчиняться мне. Вы согласны?
– По… пожалуйста! – пробормотал З.
– Но в случае, если бы я вдруг сошел с ума и, выхватив револьвер, бросился бы на вас, тогда… тогда я вас прошу оказать мне жестокое сопротивление. Нажимайте тогда кнопку звонка, зовите на помощь, а главное, первым делом – пускайте мне пулю.
– Стрелять?! В вас?! – попятился З., бледный, как полотно.
– В меня, – невозмутимо ответил Путилин. – Или вы плохо стреляете? Вы боитесь промахнуться?
– Вы… вы, простите, кажется, смеетесь надо мной? – пролепетал З.
– Нисколько. Ну, а теперь прошу вас поторопиться домой.
Путилин наскоро шепнул несколько слов агенту X.
Они уехали.
Мы остались одни.
Я был поражен в этот вечер, как никогда.
– Скажи, Иван Дмитриевич, неужели из этой записки, ровно ничего не говорящей, ты ухитрился вывести хоть намек на свою кривую?
Путилин переодевался в сюртук (до этого он был в вице-мундире).
– Знаешь, что я тебе скажу, доктор?
– Что, Иван Дмитриевич?
– Никогда моя «кривая» не была так безумно смела, как эта. Ты понимаешь, что я подразумеваю под определением «безумно смела»?
– Кажется. Ты хочешь сказать, что личное вдохновение, нюх, смелость гипотезы преобладают в огромной степени над данными?
– Браво! На этот раз – ты прав. Данных здесь очень мало. Надо дерзать на верхнее чутье. Мне надоело ждать погоды, сидя у моря. Идем.
Странный разговор и странные приготовления
Был десятый час вечера.
Отвратительная погода, какая может быть только в Петербурге, несмотря на лето, разыгралась вовсю. В темноте еле мерцали тусклым светом уличные фонари. Дождь лил, как из ведра. Порывы холодного ветра били прямо в лицо.
Мы шли, закутавшись в плащи, шлепая по лужам.
Улицы были пустынны. В то время уличная жизнь замирала куда раньше, чем теперь.
– Могу я спросить тебя, Иван Дмитриевич, куда влечет нас жалкий жребий? – шутливо, хотя мне было не до шуток, спросил я.
