— Теперь на очереди третий вариант, — продолжил он. — Эта модель космоса для тебя имеет особое значение. Вначале центры тяжести Вселенной были распределены равномерно, плотность материи была совсем небольшой. Однако началось сжатие, контракция, и когда эта самосгущающаяся Вселенная достигнет максимума плотности, снова начнется расширение до бесконечности. Не надо забывать, что дышит и время, а не только пространство! И время расширяется и сжимается, папуля, задумайся над этим. Время конвертируется. Оно поедает само себя. А что возникает в тот момент, когда время бесконечно расширилось и еще не начало сжиматься? Оно на мгновение становится вечностью! Таким образом, здесь мы имеем в распоряжении не только время и вечность, но и пространство. Вот тут-то и происходит настоящий большой взрыв. Это значит, что при взрыве ты, несомый своим другим телом, окажешься очень, очень далеко, но потом, коль скоро в твоем распоряжении достаточно времени, успеешь вернуться, увлекаемый сжатием пространства и вечности (которые, вспомни, дышат). И знаешь, что тогда будет?
— Что?
— Тогда к тебе вернется твое другое тело и встретится с твоим первым телом. И с этого момента ты сможешь утверждать: другое тело существует! Сможешь сказать: мое другое тело будет иметь счастье выжить только в этом третьем виде Вселенной. Но подумай, есть ли смысл в таком счастье? Во встрече с самим собой? Если это так, как оно и должно быть в такой системе, нам нет спасения. Куда деть свое другое тело так, чтобы не встретиться с ним? Если бы я нашла, куда бежать от самой себя, я бы уже давно это сделала! Это же можно сказать и про тебя!
— Боюсь, что нельзя. Если наши другие тела — это те инопланетяне, над существованием или несуществованием которых мы веками ломаем голову, если наши другие тела устремляются во Вселенную в поисках своего нового «настоящего» и капель воды, может случиться, что эта Вселенная, которая постоянно и со все возрастающей скоростью расширяется, унесет их так далеко от нас, что мы больше не сможем поддерживать взаимную связь даже с помощью мыслей, наша мысль уже никогда не успеет догнать их, и мы больше не сможем установить, имеем мы другое тело или нет, другими словами, есть ли во Вселенной инопланетяне, или их нет…
— Какая прелесть! — воскликнула «девочка». — Вот, оказывается, на что ты надеешься. У тебя движущей силой для бегства во Вселенную является страх встретиться с самим собой. Лучшего не придумаешь. Надеешься, что в другом теле тебе не придется встретиться со своим первым телом. А ты знаешь, что означала бы встреча твоего первого тела с твоим другим телом?
— Что? Интересно узнать твое мнение.
— Такую встречу в ваших священных книгах Иисус называет Страшным судом, а Будда реинкарнацией. Если исходить из этого, то я утверждаю, что ты бы хотел избежать встречи твоего другого тела с первым, не так ли? Или оттянуть эту встречу как можно дальше во времени. Правда? Ведь тебе было бы страшно. Вспомни! Разве не так? И сам Иисус с трудом справлялся с этим. Вспомни, как Он сказал Марии Магдалине: «Не прикасайся ко Мне, потому что Я еще не вернулся к Отцу Своему…» Он едва сумел обуздать два своих тела, оказавшихся в один момент вместе. Слабак!
— И что же, по-твоему, вытекает из этих рассказиков? — поинтересовался я, садясь на кровати.
— На твое счастье, ни одна из этих моделей не является настоящей. Они не соответствуют современному положению дел в космосе.
— А какая же настоящая? — спросил я, едва не проснувшись от того напряжения, с которым ждал ответа.
— Настоящая — четвертая, та, которая и не снилась твоей астрономии.
— И что там, в той настоящей?
— Этого я тебе не скажу. Мне эта настоящая вообще не интересна. Сам узнаешь.
— Когда?
— Как только умрешь, — поставила точку малышка Бафомет, снова шмыгнув одним из трех носиков, и направилась к двери. Она слегка прихрамывала. По мере ее удаления от меня смычок постепенно искривлялся и превратился в хвост, а скрипка в задницу. В дверях «дитя» обернулось и добавило:
— И имей в виду, это не я тебе снилась. Снился ты мне.
3. Глава для тех, кто не любит думать
— Не согласятся ли красавица и чудовище в ближайший вторник прийти ко мне на ужин? — спросил меня как-то в пятницу Теодор Илич Чешляр.
Когда я передал его вопрос Лизе, она сказала:
— Для меня это не самый подходящий момент, но все зависит от тебя, ты хотел бы пойти? Насколько я помню, между тобой и этим Теодором какой-то особой любви нет. Интересно, кого он хочет нам показать?
— Наверное, свою избранницу. Он собирается жениться, и это будет чем-то вроде ужина в честь обручения. Он заказал в ресторане мясо молодой акулы и какое-то особенное вино.
— А не поздновато ему венчаться?
Когда мы в назначенный день появились в белградской квартире Теодора, все было готово, стол накрыт, но особа, которая должна была стать для нас сюрпризом, еще даже не возникла на горизонте. Теодор выглядел великолепно, он был в подтяжках и курил трубку, дым которой наполнял комнату мягким запахом яблок с корицей. Он нервничал, а когда наконец раздался звонок у входной двери, ввел в комнату даму, которая вызвала шок и у Лизы, и у меня. У каждого из нас по разным причинам. На ней был длинный черный жилет из конопли поверх белого платья и чарующая улыбка с избытком сияющих зубов. Платье было подпоясано мужским галстуком в радужную полоску.
— Имею честь представить вам мадемуазель Лидию Сакач, — начал Теодор, но, к моему изумлению, Лиза прервала его, резко заявив:
— Нет необходимости. Мы знакомы.
И тут же пришлось удивиться Лизе, так как Лидия, обратившись ко мне, заявила:
— И мы знакомы. Мы учились в одной школе.
— Все трое! — добавил Теодор и тут же спросил: — А откуда знаете друг друга вы?
На что Лидия сухо пояснила, что с Лизой они встречались во время раскопок в Китае.
— Ну, знаешь, я была готова к чему угодно, но только не к тому, что сегодня вечером здесь встречусь с тобой. Я вообще считала, что ты француженка, — добавила Лиза, и взгляд ее остановился на волосах Лидии.
У гостьи моего друга в завязанные узлом волосы была воткнута необычная китайская палочка, такая, какими пользуются для еды, из красного дерева, с бабочкой, вырезанной на утолщенной верхней части.
Когда мы сели за стол, Теодор разлил нам ледяное вино фиолетового цвета с запахом розы, поднял запотевший бокал и торжественно произнес своеобразный тост:
— Сегодня вечером я хотел бы сообщить вам нечто весьма важное для меня. Я попросил мадемуазель Лидию стать моей женой, и сегодня вечером мы услышим ее ответ.
Этот ответ стал вторым шоком за время нашего визита. Последовал он далеко не сразу, а только под конец ужина, в течение которого мы не понимали ни что должно было бы происходить, ни что происходит на самом деле. В комнате воцарилось напряжение, казалось, что из вина, которое мы пили, испарялись и витали над нами энергии соли, сахара, лимона и полыни, всего того, что в сочетании может сделать вино превосходным. Правда, в тот вечер все эти энергии не вызывали в нас хорошего настроения. Паря где-то над нами, они словно не решались проявить себя, и от этого вино не бодрило. Никто не понимал, что ест. Разговор повисал на кончике ножа и вилки…
